Уже который день после пятичасового чая мадам Блэк дремлет в гобеленовой гостиной - еще чуть-чуть и это станет её любимым времяпрепровождением. Кто бы мог подумать, что так легко забыться сладким сном одиночества в мягком велюровом кресле с высокой спинкой? А может быть, она специально ищет уединения? Ведь кто сюда зайдет после недавнего инцидента, после которого гостиная однозначно вызывает пренеприятные воспоминания у остальных жителей двенадцатого дома на Гриммо Плейс. Поэтому мадам Блэк тут одна. Она и иногда эльфы - ну что за нелепый тандем?
Скрип двери и появление очередного домовика выводят её из дремоты - и белеет свет, возвращая краски: смоляная чернь локонов в ахроматическом контрасте с накрахмаленным воротником, серебристые кружева на вытачках талии, россыпь агата по подолу.
Вальбурга хмурит свои точеные брови, когда взгляд сам по себе упирается в фамильный гобелен, на его раскидистые кроны, на золотые нити родных имен и... на прожжённую дыру на месте имени сына. Нет, ей не показалось, и это был вовсе не сон - её Сириус, её ершистый первенец с дерзкими глазами, несколько дней назад стал, наконец, тем, кем всегда хотел быть. Свободным от предрассудков. Предрассудков, видите ли... Этого слова мадам Блэк никогда не понять: все они когда-то мечтали о крылатой свободе, ведь кодекс элиты позволяет запретное, но запрещает обыкновенное. И тогда они учились искусно презирать свободу обыкновенных, наслаждаясь свободой изысканной и безнравственной, доступной лишь аристократии.
Каким надо быть глупым, чтобы этого не понять?
Каким надо быть слепым, чтобы этого не хотеть?
Её изводит ядовитая ненависть к этой самой Свободе - пара дюймов, и она захлестнёт с головой. Ненависть, блаженная, всепоглощающая, позволяющая забыться в мире собственного подсознания, которое всё чаще и чаще находился в контрасте с реальным миром. Никаких иносказательных прощаний, никаких причинных извинений с пометкой “Но…” - Сириус не унял свою страсть к театральщине, разорался, хлопнул дверью и ушел. Ну, назови! Назови нас ещё раз клубком змей и сборищем лицемеров!
Миссис Блэк невыносимо устала за эти дни, она истерзана своими внутренними демонами. Первый, безо всяких намёков твердит ей о будущем катастрофическом положении семьи, если она сейчас же не напишет миссис Поттер, не подключит проверенные временем - и не одними похоронами! – связи и не вернёт сына обратно железной, властной рукой. И Вальбурга почти вторит этому демону, лишь бы паршивец замолчал - она ведь прекрасно осознает, что изменить что-либо невозможно. Но, видит Мерлин, она никогда не поймет, почему Сириусу было так трудно дышать с ней одним воздухом, почему его чувство непокорности растерзало всякое уважения к тем, кто подарил ему жизнь.
Где? Где она оступилась, где сделала не так?
Где была её роковая ошибка в воспитании?
Второй демон, упиваясь родовой гордыней, саркастичными речами шепчет про то, что старший сын – проклятие, опухоль на теле их славной семьи, что, счастливейшим случаем, он сгинул с глаз долой, и надо выжечь его не только из древа, но и из сердца. Что два сына в доме - это было прекрасно и замечательно, но всё когда-то проходит, а она еще не стара, совершенно не стара по колдовским меркам, чтобы не восполнить эту утрату.
Эти демоны бьются в её воспаленном подсознании, с надрывом заламывая суставы, разрывая жилы и перегрызая сосуды. Бьются долго и жестоко, стискивая голову силками невыносимой мигрени, поднимая ночью с постели и заставляя снова и снова приходить сюда и смотреть на гобелен или, застывая на парадной лестнице, неотрывно глядеть на входную дверь – зависит от того, какой побеждает. И каждый раз не угадаешь, но сегодня, в звучном хрусте шейных позвонков, ощущается фееричная победа второго. Он не даст показать горя и слабости - не даст в руки сплетникам и некогда любимому злонасмешнику такое оружие!
После передачи сообщения супруга миссис Блэк встает, но выходит из гостиной не сразу, еще несколько минут меряет комнату шагами – так разъярённый зверь мечется по клетке.
Злость – значит жизнь.
Пусть оживает.
Потом ведьма вдруг останавливается, переводит дыхание и, убрав с лица прядь смоляных волос, стремительно выходит из гостиной. Сотни причудливо заколдованных ирисов сразу застывают белыми бабочками, приколотыми к настенному шёлку, едва Вальбурга уверенным шагом входит в коридор. Мягкие мокасины из драконьей кожи глушат звук шагов - стук каблуков по домашнему паркету вызывающ и вовсе ей не к лицу. Километры прозрачного тюля вспархивают в воздух, вздрагивая под фантомным дуновением южного ветра. Гаснут едва зажжённые свечи, и в дымно-синем летнем полумраке, опустившемся на дом, на стенах медленно проявляются зеленоватые колдовские огни светлячков, отбрасывающие изумрудные тени на лепестки цветов. Изумительное колдовство.
Миссис Блэк переступает порог кабинета – в ней поразительный контраст черного и белого, в глазах – изумрудно-сероватый невыносимый туман, тянущий в омут, заставляющий бредить наяву. Она недовольно щурится, и немое осуждение наполняет мужской интерьер - перед ней снова представилась эта сцена. Право, уже почти будничная: разбросанные деловые документы, старые пергаменты вперемешку с картами магического Лондона, книги, глобусы, подшивки всех печатных изданий магического сообщества, какие-то статуэтки, опечатанные артефакты, тут же - запечатанный артефакты, готовые к отправке. Куда ни глянь, всякая горизонтальная поверхность не избежала участи быть чьим-то временным пристанищем. И ведь эльфам приказано вообще ничего здесь не трогать!
При всём супружеском уважении, таким серьёзным, собранным, принявшим удары судьбы хозяин кабинета ей нравится больше. Без его раздражающей вечной занятости, безукоризненности и пугающего отцовского бездушия он стал совсем похож на обычного волшебника, главу семейства. Правда, если бы ещё что-то сделал. Но похоже Орион наконец-таки созрел, и этот долгожданный момент вот-вот настанет.
Выдержав паузу, Вальбурга спрашивает.
- Хотели видеть меня, Орион?

Отредактировано Walburga Black (2015-03-04 20:17:01)

.
    Наверное, Ориона Блэка должна бы заесть совесть. Будет ошибкой сказать, что совести у Ориона нет — она есть. Но очень ручная, потому что человек с иной не выживает долго в бизнесе, связанном с артефактами порой столь темными, что ему не хочется знать, кто окажется их хозяином в конечном счете. Орион, в самом деле, отнюдь не дурак. Ручная совесть его тоже не дура и знает свое место. В голове с утра вертится тот разговор с Сириусом у хит-визардов, и раз за разом Орион говорит себе: маленькое зло для большого блага. Он всего лишь подтолкнул сына к шагу, который тот почему-то не решался сделать сам.
    Да и не зло это вовсе.
    Пару мгновений Орион в самом деле обдумывает, какую позу ему следует занять для подобного разговора. Кем предстать перед семьей, какую грань представить на суд. У него есть буквально пара минут, прежде чем здесь появится семья, и в конце концов он так и остается стоять у окна, обрамленный холодными лучами вечернего солнца. Руки в карманах брюк, взгляд в пол — никак провинившийся школяр. Но нет, для школяра Орион слишком статен в своей дорогой одежде, слишком спокоен и расслаблен в своей позе.
    Первой он встречает Вальбургу. Вскидывает на нее взгляд, словно острие ножа, но выражение лица все такое же невозмутимое, как и обычно. Он кивает медленно, осторожно, словно жена может мановением руки лишить его жизни — это не так. Но он знает, как она ведет себя в моменты стресса, и ее тон — первая подсказка тому, что не стоит почем зря сердить ее.
    Следующим в кабинет заходит сын. Невыженный. Незапятнанный. Ох, как громок был этот скандал. Орион точно так же медленно кивает и ему тоже. Улыбка Регулуса застает его врасплох, но лишь на мгновение. В следующий момент в чертах Ориона проскальзывает тень гордости за младшего отпрыска. Он думает, что правильно поступил, отпустив — вытолкнув старшего прочь. Сманипулировав собственным сыном. Всем будет лучше. Даже если Вальбурга никогда ему этого не простит; он прекрасно знает, насколько равнодушным к своим детям кажется супруге. Потому что не бегает за ними, действует другими методами. Потому что принимает трудные решения, никого не спрашивая.
    Потому что воплощает их в жизнь.
    — Думаю, вам нетрудно догадаться, по какому поводу я собрал вас в своем кабинете, — с нотками официоза в голосе начинает он, потом скользит взглядом по лицам: — Поскольку Сириус ушел, — стуженые глаза останавливаются на лице супруги, — и ясно дал понять, что не собирается возвращаться, — «и Вы столь громко выжгли его с семейного древа, дорогая жена», — полагаю, нам есть, что обсудить. Я дал ему достаточно времени, чтобы одуматься. Если таково его решение, — Орион переводит взгляд на Регулуса: — то нам остается лишь разбираться с последствиями.
    Орион не предлагает Вальбурге разбираться с последствиями, он предлагает Регулусу. Очень четко и прицельно. Ему бы стоило винить жену в этом скандале, но он разучился винить других уже много лет назад. Когда Арктурус передал ему свое дело, и Орион с головой окунулся в мир, где бесполезно раскидываться громкими словами и осуждать друг друга. Бизнес есть бизнес, ничего личного. В семье, подобной их, личного тоже мало. Только кровь, честь и репутация.
    Орион улыбается уголками губ той несвойственной ему мягкой улыбкой, которая когда-то в прошлой жизни доставалась лишь сестре, а сейчас кажется чужой на его лице. Эта тень улыбки — для Регулуса, для ободрения, что ли. Он роется в бумагах на столе, вытаскивает нужный свиток и демонстрирует его семье. Ее остаткам.
    — Я подготовил бумаги, — просто говорит он и легким движением бросает свиток в руки Вальбурге. — Нужна лишь Ваша подпись, Вальбурга. Перо и чернила на столе. И ваше личное присутствие — это включает и тебя, Регулус — на приеме в эти выходные, — Орион тяжело опускается на подлокотник собственного рабочего кресла: — Поздравляю, сын. Ты наследник древнейшего и чистейшего рода Блэк.
    Скажи спасибо брату и матери. Они сделали для этого все, что могли.