Плавные движения, величественная поступь, надменный взгляд. Вот первое препятствие и преодолено. Она здесь. В Азкабане. Словно ей мало было того ада, в котором она жила последние шесть месяцев. Вдох. И выдох. Прикрыть глаза и распахнуть их через мгновение. Проделано машинально, ведь после этого ритуала справиться с тем вниманием, которое ей оказывают собравшиеся, всегда было проще. Леди Блэк всегда умела в один лишь миг приковать к себе завистливые взгляды. Леди Блэк всегда умела блистать. А сцена не так важна. И не только потому, что небеса благословили её совершенными чертами лица: исключительной лепки шеей, карими глазами, словно смотрящими с немым укором, и роскошными рыжими волосами, которые она убирала в замысловатые прически, умудряясь уложить локоны так, что они послушно занимали предназначенное каждому из них место. Нет, не только потому, что она блистала на балах и просто вечеринках. И даже не потому, что ей блестяще удавалась та роль, которую должна была играть любая представительница чистокровной аристократии. Холодная. Возвышенная. Недосягаемая. Словно мраморная статуя, внутри которой нет ничего, кроме пустоты. Но это не так.
Однажды оболочка из прекрасного мрамора разлетелась на куски. В тот самый момент, шесть месяцев назад, когда Ирма поняла, что род Блэков может прерваться. Он видел это, Поллюкс, он тогда наблюдал за ней. Он принес эту весть (о том, что Сириуса приговорили к Азкабану, а Регулус скорее всего мертв), он понимал, что за этим последует, а значит, не мог не видеть, как постепенно, но неотвратимо, её начинали уродовать змеившиеся по телу трещины. Ирма попыталась сделать шаг навстречу мужу, но рухнула на паркет. Большего ставшему таким хрупким уже надтреснутому сосуду, не понадобилось, и он разбился вдребезги. Переливчатый, звучный, серебристый звон разбившегося фарфора ли, стекла ли, хрусталя ли, разлетающегося на тысячи осколков, наполнил комнату и стихал, казалось, вечность. Оболочка разрушена. Теперь душа ведьмы свободна. Обнажена. Беззащитна. И Ирма кричит.
Приходилось ли вам слышат, как плачут банши? Задумывались ли вы на каком языке их песнь? Есть поверье, согласно которому в их рев слиты воедино плач ребенка, завывание невиданной силы бури, да вой оборотня в полнолуние. Впрочем, так ли это все важно, когда кажется, будто в поместье Блэк, прямо здесь и сейчас, кричит не одна, не две и даже не десяток, но сотня дьявольских созданий, вкладывающих в плач прорывающиеся боль, гнев и бессилие, перекрывающий стенания сотен матерей и отцов, мужей и жен, сестер и братьев, пострадавших в этой войне. Появись в гостиной Блэков одна из предвестниц смерти, она бы непременно приняла Ирму за потерянную королеву своих сородичей. И ведьма с удовольствием последовала за призраком, сменив незримую, но ставшую невыносимо тяжелой корону Блэков на любую другую, обещавшую быть хоть сколько-нибудь легче. Было бы так соблазнительно умереть, только бы не переживать и не чувствовать, но это, увы, неизбежно. И пусть сейчас нет сил даже чтобы смахнуть слезы, а губы дрожат, когда голос Поллюкса в её голове вновь и вновь повторяет дурную весть, это пройдет. Сменится желанием рвать и метать, круша все вокруг и своими руками, без палочки, без магии, как какая-нибудь маггла, разорвать глотки тех, кто во всем этом виноват.
Единственная проблема (сущий пустяк!) заключается в самом поиске тех, кто начал это безумие и заразил им её близких. Впрочем, те, кто действительно виноват, выйдут сухими из воды, кому не ей, доподлинно знающей прогнившую бюрократическую кухню Министерства, этого не знать. Некоторые вещи не меняются. Власть предержащие не изменили своим принципам, и с поставленной задачей они справились быстро и просто. Можно было бы сказать «без шума и пыли», но недостатка в шуме, производимом бесконечной чередой праздников по случаю победы над Темным волшебником, как и в пыли, которую пускали в глаза обывателям, используя любые имеющиеся в распоряжении средства, недостатка не было. После того, как было с присущим пафосом объявлено о том, что Тот, кого нельзя называть мертв, а его приспешники, Пожиратели Смерти, после суда будут отправлены в Азкабан, простые смертные успокоились. Никому никаких поблажек, невзирая ни на положение в обществе, ни, тем паче, статус крови. Ведь обещание о справедливом и беспристрастном суду и подходящей каре исходило из уст недавно избранного министра Миллисент Бэгнольд и весьма деятельного, ничуть не менее фанатично настроенного, чем его сын, Бартемиуса Крауча старшего. К слову, между отцом и сыном разница лишь в выбранном объекте преклонения. Оба по-прежнему, со всем рвением и усердием продолжают оставаться преданными своим кумирам. И по-прежнему от столь поразительной верности вынуждены страдать другие. Её внуки. Её дети. Весь древний род. Который нужно попытаться… Спасти? Нет, об этом речи не идет. Вот только Ирма не могла не попытаться. Поэтому она здесь. С предложением, от которого он скорее всего откажется. С обещанием вытащить его. При одном условии. Он должен будет продолжить род Блэков. Поступить так, как поступали чистокровные волшебники до него в течении нескольких веков. Вернуться в лоно семьи. Вступить в брак с женщиной, на которую укажет ему семья.
− Прошу за мной, миссис Блэк, − почтительно произносит начальник тюрьмы. Почтительно. Может, не все еще потеряно и дом Блэков все еще можно возродить?
Женщина кивает и следует за ним, размышляя, много ли нужно, чтобы обреченный, хватаясь за соломинку, решил, будто спасен? Долго ли продолжает теплиться надежда? Много ли нужно, чтобы загасить тот единственный луч, мелькнувший лишь с тем, чтобы вновь скрыться за тучами? Ответ приходит к ней под скрип давно не смазываемых петель открываемой двери, за которой её ждет внук. Она видит ответ в его глазах: нужно лишь мгновение… ни больше, но и не меньше.

Слова… Ведь именно за этим и пришла Ирма. Нужно было что-то сказать, нужно было хотя бы попытаться начать говорить, пытаться побороть ком в горле и, в конце концов, произвести хоть какой-нибудь звук. Но ведьма молчит. Нет ни слов, ни даже мыслей. Не потому, что в этом кресле, немного вальяжно откинувшись на спинку, должна сидеть другая Блэк. Не потому что в соседней камере должна находиться Друэлла, умоляя ради той крови, чистой крови, за которую выбрала сражаться Беллатрикс, послушать свою мать и отказаться от служения павшему Темному волшебнику. Нет, дело совсем не в этом. Дело в том, что здесь вообще не должно было быть никого из них. Ни Сириуса, Ни Беллы, ни её самой.
За что её внуки очутились здесь? За убийство? Что ж, слишком многие согласятся с утверждением, что убийство, тем более убийство нечистокровных, и притом пусть хоть тысячу раз ни в чем неповинных людей, давно перестало быть преступлением. Теперь это политика. Заперев в камеру человека, невозможно каким бы то ни было образом изолировать сложившийся политический строй, а значит и его основополагающие идеи. Они были, есть и будут. Они всегда найдут своих последователей. Беллатрикс и Сириус были виновны лишь в том, что не пожелали ублажить бюрократов и оформить вступление в противоборствующие партии по форме, в соответствии с заявленными Министерством правилами, что позволило бы разрешить проблему убийств ради высшего блага. Впрочем, остается вопрос, наслаждалась бы внучка деянием рук своих, если бы они перестали быть чем-то запретным. А Сириус начал бы сражаться со злом, если бы это перестало быть вопросом жизни и смерти?
«Задай вопросы, на которые ответы пока не известны, Ирма».
− Стало быть, желания покинуть это гостеприимное место у тебя нет? − голос на удивление спокоен, и звучит так, словно женщина озвучивает нечто совершенно обыденное, находясь в своем кабинете в Министерстве. В этом проклятом всеми богами месте, где ей не раз говорили, что нет никаких оснований для пересмотра дела или его доследования. Если бы не вовремя открывшееся и весьма надо сказать презабавное обстоятельство. Свидетели начинали исчезать. Куда – не знал никто, знали только, что бесследно. А вот у Ирмы на этот счет были предположения. Коллеги выслушивали их с кислыми минами, вяло обороняясь никого не убеждающими контраргументами, мол, кому вообще могло понадобиться похищать магглов, которым стерли память, при этом прекрасно понимая, что миссис Блэк права, но не желая будить лихо, пока оно тихо. Ведь Магическая Британия только-только оправилась и встала на ноги после Войны, так может ну их к драклам этих магглов?! Собственно, это был тот редкий случай, когда волшебница была согласна с позицией большинства, поскольку, судьба магглов Ирму не волновала совершенно, в отличие от судьбы благороднейшего и древнейшего дома Блэк. И только по той причине, что эти существа могли поспособствовать вызволению из Азкабана её внука, единственного оставшегося в живых прямого наследника рода, придется обеспокоиться об благополучии некоторых из них.
Пока Министерство Магии продолжало делать то, что у него получалось лучше всего (а именно, смотреть на происходящее сквозь пальцы), ничего не мешало распространению слухов и домыслов. Одно неосторожно оброненное слово и вот уже истерика набирает обороты. Ирма, тем временем получает возможность подтвердить или опровергнуть наглую ложь, распространенную ей же самой. А еще доступ к материалам дела, в которых были столь желанные имена свидетелей.
Дважды миссис Блэк опаздывала. Дважды магглов уводили разве что не из под самого носа. Видимо, кто-то очень не хотел, чтобы выяснилось, кто именно убирает свидетелей: избежавшие суда Пожиратели или работники Министерства. И те, и другие вполне были способны на это. Министерство – ради спокойствия, процветания и благополучия, Пожиратели для прямо противоположных целей. Впрочем, это, несомненно, увлекательное расследование пришлось оставить, когда представилась, наконец, возможность узнать, что конкретно произошло на месте убийства Питера Петтигрю. До одного из свидетелей чудом, не иначе, удалось добраться раньше, чем он бесследно исчез. Проблем с тем, чтобы отменить чары, которыми работники Министерства стирали память, не возникло, как и с применением легилименции.
После получаса копания в чужих мыслях, стало ясно, что Петтигрю не случайно выбрал в качестве «сцены» оживленную улицу, да еще и  с отрядом авроров, дежуривших едва ли не за углом. Ему оставалось только привлечь внимание магглов слезливыми излияниями и обвинениями. После взрыва оперативно прибыли авроры, схватившие истерически хохочущего Сириуса. Вполне понятно, по какой причине дело завершилось кратким закрытым разбирательством и заключением внука в особо охраняемую камеру в Азкабане. Стоило признать, что молодой мужчина с волшебной палочкой в руках, хохочущий во все горло посреди улицы вокруг горы трупов, могли убедить кого угодно. К счастью, кем угодно Ирма Блэк никогда не была. Поэтому-то она и здесь.
− И это именно сейчас, когда вполне реально попросить достопочтимых судий провести еще одно разбирательство. Может мне зайти чуть позже?

Это сложно. Сложно удержаться и не позволить себе нервный смешок, который тут же поглотят стены, пропитанные солью и безумием. Невообразимо сложно сохранять маску невозмутимости и неколебимого никем и ничем спокойствия. Сколько же раз она это видела? В другом качестве, другом месте, в другой компании, в конце концов, но это она уже видела. Попытки обвинить, выбить из-под ног почву, задеть, спровоцировать на проявление эмоций… только и разницы, что попытки внука безыскусны и прямы. Что же, в Азкабане вполне можно позволить себе то, что нельзя – в Министерстве магии в частности, и в политике вообще. Так может, ну её к Мерлину, эту надоевшую маску? Взять да швырнуть со всей силы о пол, разбивая вдребезги и обратиться к Сириусу, обнажив душу и терзающие её страдания, взывая… К чему? К родственным узам? Чистой крови? Справедливости? Голосу разума? Можно допустить, что все вышеперечисленное есть в наличии у обеих сторон. Однако, не стоит даже надеяться, что их зов, обращенный к двум магам из глубин их души (есть таковая отыщется у благороднейших и древнейших), будет услышан. Блэки слушают лишь сами себя. Это всем известно. Как и то, что Блэки не просят. Блэки требуют, признавая своим все, что пожелают, не спрашивая ничьего согласия или мнения. Эту аксиому по-прежнему не дают позабыть никому. В первую очередь тем, кто носит известную всей Магической Британии фамилию, теми способами и словами, которые не сотрутся из памяти, вживляя их под кожу, в саму суть. Именно поэтому Ирма уверена, что и внук помнит и понимает, что к чему. То, что он отказался выполнять правила игры, лишь доказывает прискорбный для него факт. Он их знает. Досконально.
«За все нужно платить, мой дорогой внук. Неужели ты не знал, что простые смертные тоже платят в казну этого грешного мира за «свободу», которой ты искал?»
Искал и не нашел. Что ж, не он первый (и уж тем более, не он последний) возжелал не быть ни от кого зависимым, не понимая, что заковывает себя по сути в те же цепи. До него были тысячи (еще Аристотель обнаружил противоречия между категорией «свобода» и демократической формой правления, избранной в качестве основной по всей просвещенной Европе), после него будут миллионы. И не изменится ровным счетом ничего. Она это знает, как никто другой, ведь она видела, как играючи забирают свободу серые кардиналы и очередные министры, не желавшие пробуждать собственный народ от того сна, в которых их погрузили сотни лет назад. Перемены? Нет, не стоит ломать отлично работающую схему. Пока ресурс не выработан, незачем искать ему альтернативу. Свобода? Что ж, пусть людей и нельзя назвать свободными, формально – никто не в рабстве. Но и только. Да и кому нужна эта свобода и перемены? Кто-нибудь вообще может дать точное определение столь эфемерным субстанциям? Любой политик – мог. Это и не удивительно, ведь нужно же знать, что именно отнимать. Не знай они – Сириус был бы на свободе.
«Не сказали, значит». Чтобы он не смог даже подумать о том, чтобы обжаловать свое заточение. Нельзя ведь попытаться повторно разобрать то, чего не разбирали в первый. Нет, досточтимый мистер Блэк, слушанье по делу было. Просто никто так и не решился искать правильный и подходивший во все отношениях к ситуации юридический термин. Чопорная старушка Великобритания не могла не соблюсти формальности, даже охваченная эйфорией, захлестнувшей её после падения Темного Лорда.
Это уже после развели демагогию о справедливости, равенстве и конечно политической свободе. Забавно наблюдать за тем, как маги снова произносят слова, смысла которых они не понимают, ведь политическая свобода (да и не только политическая) неотделима от социальной правды, а несведущий (тем паче обманутый) просто не может совершить истинного политического выбора. Оболваненные люди, ставшие объектом манипуляции, не могут привести свою прекрасную страну (и речь сейчас не только о Магической Британии) к истинной цели ее развития. Следовательно, условием действительной свободы в политике является общедоступная информация о тех лицах, которые становятся действующими политиками, и о реальном положении дел в стране. Эта цель, до которой Англии еще очень далеко, если она, конечно, действительно к ней стремится и хочет, чтобы обществом управляли ответственные и умные люди, а не властолюбцы и карьеристы. Но вряд ли сильные мира сего смирятся с тем фактом, что подлинная политическая свобода подразумевает постоянный (и действенный) контроль за избранными лицами со стороны общества. Чиновники и те, кому они служат пока не выказывают желания научаться слышать друг друга.
«И все мы будем обречены сталкиваться с теми, кто захочет использовать этот вечный, неистребимый хаос в собственных целях. И сажать их под замок, демонстрируя лишь собственное бессилие и неспособность привести систему в порядок».
Чудовище… Ирма снова сдерживается, подавляя смех, который непременно окрасился бы безумием. Чудовище? Левиафан –чудовище. Кракен – чудовище. Минотавр – чудовище. Голем – чудовище.
«А ты лишь непокорный мальчишка. И в этой жуткой сказке я тебе подберу другую роль».
− Время расставляет все на свои места, Сириус. Всегда, − наверное, единственное, в чем еще можно было не сомневаться. – Свидетели по твоему делу пропадают. А их, как ты помнишь, было много. Премьер-министр магглов была в курсе, насколько те люди особенные, и она позволила себе выразить свое недовольство настолько громко, что даже мадам Бэгнольд её услышала. И решила лично ознакомиться с твоим делом. Разумеется, в свете последних событий она нашла происходящее подозрительным.
«Скрепя сердце, она согласится и на повторное расследование, мальчик, ты это знаешь. Вот только как оно завершится на этот раз, зависит и от тебя тоже».

Чуть склонив голову набок, ведьма всматривается в черты внука, такие знакомые и такие чужие. В тысячный раз ловит себя на мысли, насколько трудно дается сохранить невозмутимость, не начать снисходительно улыбаться и укоризненно качать головой.
«Мальчик, мальчик. Будто ты не знаешь, как развернутся события, если в моих руках окажется даже призрачный намек на шанс вызволить тебя отсюда».
Ирма Блэк – Лев. Ирма Блэк – Тигр. Если Мерлин и Моргана не помогли избежать свидания один на одни с хищником, результат встречи предрешен. Клыки сомкнутся на горле жертвы, утоляя жажду крови и охотничий азарт. Это – сама суть, которую при рождении определили звезды. Ей ли не знать, сколь много для благороднейшего и древнейшего значат эти безразличные, холодные, бесконечно далекие светила.
Попытка лишний раз самоутвердится за счет внука? Попытка лишний раз поставив того «на место»? Что же, пока все предположения не проходят даже в первую десятку «лучших» глупостей, что она выслушала за все то время, что проработала в Министерстве. Избранное, разумеется, было произнесено в кулуарах. Как-то раз, в неформальной обстановке представители чистокровной аристократии решились даже обсудить, каким должно быть идеальному политику, который претендует на пост Министра Магии.
Первым, кажется, взял слово Эйвери, разумно предположив, что политик, которому он поверит, обязан быть мудрым, хладнокровным, жестким и милосердным одновременно, твердым и компромиссным, грамотным в политической и экономической областях, а кроме того умеющим принимать решения и нести за них определенную ответственность. Булстроуды также включились в разговор, отметив, что, во-первых, у такого человека, политическое возвышение в частности, и политическая карьера вообще, должны были быть не слишком полна обмана, ведь политика без часто невыполнимых предвыборных обещаний – явление крайне редкое. А во-вторых, чисто психологически он должен быть «своим», похожим на надежного, своего человека. Мальсибер не преминул высказаться в пользу того, что политик во все времена должен обладать дальновидностью, жизненным опытом, наряду со способностью к новаторству в подходящий момент. Кроме того, должен быть созидателем, который умеет жертвовать своими личными интересами в угоду национальным, но при этом учитывать и мнение меньшинства, по возможности. Миссис Гринграсс была в своем репертуаре, и внесла разнообразие в образ «идеального политика», сказав, что он должен быть внимательным, доброжелательным, милосердным, аристократически воспитанным и очень объективным. Треверс кратко высказался, что доверять он будет политику, чьи слова не расходятся с делом. Яксли в своей манере отшутился, сказав, что политический деятель должен быть честен, любим своим народ и внушающим доверие, но любой, кто обладает такими качествами не будет политиком, просто не сможет...Потому что не выживет. Селвин заявил, что в первую очередь он должен быть уверенным в себе, в своих суждениях, обладать сильными лидерскими качествами и просто обязан быть человеком слова.
Было еще много слов о честности, порядочности и прочей ерунде, которую магическая аристократия могла купить за галеоны во все времена и при любых Министрах Магии. Высказались все, кроме самой Ирмы. Когда же собравшиеся решили полюбопытствовать, что должен сделать политик, чтобы заслужить доверие миссис Блэк, ведьма ответила, что сам он не должен делать ровным счетом ничего. Только стратегически мыслить и знать множество людей, которые знают, как провернуться все, о чем он только попросит. Такой была она сама. Такой была Бэгнольд.
− Скажу. Как только ты спросишь.
«Но пока ты ходишь вокруг да около, будем тянуть время и жонглировать словами». Годы в политике поспособствовали овладению этим искусством в совершенстве. В этом состязании Ирма выиграет. Даст Мерлин, не только в этом.