Устройство и самые непоколебимые устои магического мира менялись в последнее время со стремительностью полета ужаленного гиппогрифа. Друэлла наблюдала за процессом кардинальных изменений с возрастающей тревогой и недоверием ко всему: к политике правительства, к друзьям, родным и близким да и, что уж скрывать, самой себе. А что? Правительство бездействовало тогда, когда нужно было придавить тех, кто в открытую нарушал законы их консервативного общества, родные и близкие творили совершенно немыслимые непотребства в попытке "самовыразиться", а сама Друэлла проявляла редкостное мягкосердечие по отношению к той дочери, что бросила отчий дом, и давила на тех, которые поддерживали его статус. Правда, даже величие рода Блэк и то постепенно гасло.
Будучи шестнадцатилетней девицей на выданье, Дрю отчаянно любила перелистывать потертые страницы книги Нотта о чистокровных семействах, примеривая себе всякие фамилии и подсчитывая возможную выгоду. "Друэлла Паркинсон" ей казалось невыговариваемым, "Друэлла Яксли" претило тем, что их поместье было слишком близко к поместью ее родителей, а это значило, что не обойтись без вечных наставлений маменьки, ну а "Друэлла Джагсон" не вписывалось в ее уже придуманный персональный вензель. О возможности породниться с Блэками она сама и не думала: для ее семьи, что еще не вполне прочно укрепилась в магической Британии, это было бы слишком высокой честью, но то, что казалось несбыточным, случилось. Оглядываясь назад и сравнивая свои представления о Блэках с тем, что Друэлла видела буквально с полчаса назад за столом, женщина лишь морщилась и старалась не думать о плохом. Со смертью Альфарда, от которого все ждали наследников вплоть до его смерти собственно, род приблизился к своей критической точке. Да, был еще Регулус, последняя надежда на жизнь совершенно жуткого семейства, но Дрю смутно представляла, что может вырасти в обстановке, что царила по адресу площадь Гриммо, 12 под чутким руководством Вальбурги. Вот Сириус вырос - и вырвался, а что до Регулуса, то Блэк была совершенно уверена, что он либо сломается и полностью подчинится воле маменьки, либо однажды вспомнит, что он тоже Блэк, и выкинет такой фортель, что все семейство вновь будет думать, как все исправить.
Пока что исправлять получалось плохо: Андромеда не вернулась, несмотря на все уговоры, и продолжает упрямится, равно как и Сириус, что окопался у Поттеров и боится, видно, показываться на глаза родным. И правильно: Вальбурга настолько рьяно уничтожала все следы существования Сириуса в доме, что не остановилась бы и перед детоубийством. Сама Друэлла, оказавшаяся в таком же положении пять лет назад, не представляла себя в этой роли. Когда ушла Андромеда, Дрю осознала, что совсем разучилась плакать, выражая тем самым свою горечь, а тех скуляще жалобных звуков, что рвались из нее, она жутко боялась и потому пила успокоительное литрами, балансируя на грани отравления и сумасшествия. Но выжила, пережила, переболела и еще больше ожесточилась. Да, наверное, ожесточилась, но так и не простила Вальбурге того, что она посмела решать, кому быть на гобелене, а кому нет.
Дрю была на площади Гриммо нечастым гостем - детали декора в виде частей тел разной живности отталкивали - но всякий раз заходила в гостиную с тем самым злополучным гобеленом, чтобы с мазохистским удовольствием тронуть едва зажившие раны. Так случилось и сегодня: она уж было собиралась уходить, но вспомнила о том, что не успела исполнить свой "ритуал". Впрочем, не её одну притягивал гобелен.
Женщина появилась в дверном проеме и, чуть помедлив, молча вошла внутрь, остановившись ровно напротив причудливого гобелена. Осторожно и совсем спокойно коснулась того места, где когда-то был портрет Андромеды, так как касаются могильной плиты, чтобы выразить одну единственную мысль: "я помню". Затем отошла на несколько шагов назад, поравнявшись с Орионом. Черных пятен прибавилось: Друэлла еще не видела, но вполне ожидала, что Вальбурга снова оставила на древе Блэков шрам.
- Интересно, кто будет следующим? - вроде бы спросила, а вроде и просто выразила свое настроение. Друэлла медленно подошла к столику у едва теплящегося и, звякнув полупустым графином о край бокала, плеснула себе немного огневиски. Запах крепкого алкоголя ударил в нос, и женщина, пригубив слегка, села на ручку кресла ровно напротив злополучного древа со всеми их портретами. И к черту все формальности: эти самые узы, что были изображены причудливо переплетающимися веточками, связывали ее с Орионом уже четверть века. Альфард стал седьмым "пятном на репутации дома" по версии Вальбурги, но последним ли? Друэлла вздохнула:
- Я так и не смогла отречься от дочери, да и надо ли, - а затем, недолго помолчав, добавила: - Сириус по-прежнему у Поттеров?
