Было бы драматично сейчас закурить. Стоять, чуть ссутулившись, словно окаменев и превратившись в местную горгулью, предпочитающую находиться поближе к земле, нежели забираться на отвесные парапеты и молча курить, рассекая сумеречный вязкий воздух ярко-оранжевым увесистым и малоподвижным светлячком. Как-то так ведут себя в подобных ситуациях умудренные жизнью мужи, не лишенные популярной вредной привычки. Но Невилл никогда не имел привычки курить.
Вырваться поспешно на крыльцо старого замка, задыхаясь и суетливо оттягивая ворот джемпера, чтобы всем видом показать, как не хватает кислорода от пережитых волнений, и жадно хватать вечерний воздух, пропитанный запахом грозы, было бы поведением истеричным и неуместным. Как и устало рухнуть на колени, едва за спиной сомкнутся дверные полотна, или завопить в небо. Все известные, преисполненные трагизма, модели поведения для подобной ситуации были нестерпимо пошлыми. Невилл же и вовсе лучше других умел не показывать своих переживаний окружающим и не нуждался в том, чтобы подбирать подходящее проявление. Но на некоторое время он отвлек себя, представляя в том или ином амплуа, страдающего столь показательного, что ему стало стыдно даже за одни лишь мысли о подобном позерстве.
Кричи, плачь, дерись, разбивай кулаки или голову о стены, ничего не исправить. Он уяснил это рано, представился шанс. Жалеть о прошлом в мелочах и повседневном быту – пошло и мелочно. То же, что действительно стоит всех твоих жертв, переживаний и усердных попыток, не принимает ничего из этого. Смирись, прими как несправедливую данность и живи дальше ради тех, кто был лишен подобной привилегии!
Он опустился на каменное основание перил, у самой стены. И запрокинув голову, устремил взгляд в небо, почти обернувшись той самой горгульей. Он пытался вспомнить, когда растерял свой восторг, который когда-то вызывал старый замок. Произошло это в одно мгновение, быстро или постепенно. Потому что недосягаемое место, с которым ему до поры сулили и вовсе не встретиться, стало частью повседневного быта, или потому что он был разочарован в нем?! Потому что обещанная сказка оказалась одной из тех, где живут чудовища и воронье кружит над могилами невинных юных дев, где вместо пошлых идеальных героев обитают обычные люди, земные и смертные?! Потому что последний год он провел, изображая из себя борца с несправедливостью с вечно разбитым лицом, но несправедливость все равно взяла верх?! Одна лишь борьба, безусловно, много стоит. Но не спасает.
…Потому что по этим самым ступеням всего лишь несколько дней назад он ступал снова и снова, перенося в большой зал тела славных людей, которых лично знал. Потому что неведомое зловредное существо, называющее себя Войной, вновь сновало где-то рядом с ним, словно он когда-то нанес ему личную обиду. Вновь не добралось до него, но утащило всех, до кого смогло дотянуться. И старый, могущественный замок не уберег павших. Это он невольно ставил ему в вину, словно живому организму. Сидя неподвижно почти у самого его основания, прислонившись спиной к одной из стен, словно в надежде срастись с ним.
Он не сразу заметил, что приоткрылась одна из огромных дверей замка, выпуская кого-то наружу, а обнаружив это, замер, будто хотел остаться здесь незамеченным, хотя не смог бы и себе ответить почему. Он проводил взглядом тонкую фигурку, и когда Луна заговорила, ощутил укол совести за то, что подслушал что-то очень личное. Однако, еще мгновенье назад помышлявший остаться незамеченным, Невилл поймал себя на мысли о том, что рад ее появлению.
Два года назад Луна смущала его одним лишь своим присутствием. Она была милой и очень доброй, она ему нравилась, но он искренне не понимал, как ему следует общаться с ней, когда волоокая рэйвенкловка любой разговор сводит к каким-то, наверняка ведь, выдуманным сущностям и организмам. Должен он был с ней спорить о шансе их существования или потакать ее фантазиям?! Спорить невежливо и бессмысленно, а соглашаться и того хуже, когда за ее спиной ее сокурсники над ней смеются, крутят пальцем у виска и зовут полоумной. А тут он, весь такой распрекрасный рыцарь, готовый со всем соглашается – не иначе, глумится. И у кого ему следовало просить совета на этот счет, когда все, кто с ней дружил, временами недоумевали и вежливо улыбались, не зная, как прокомментировать очередное ее утверждение?!
Они подружились в этом году. Незадолго до того, как пожиратели ее забрали. Он и не видел ее толком с тех пор.
Надо было бы как-то обозначить свое присутствие, прежде чем начать беседу, и Невилл не придумал ничего умнее, чем:
- Хэ-эй! – тихо позвал он, улыбнувшись, - Как ты?