Под чёрным мостом, где сплетаются главные нити,
Где рыбы священные пахнут от страха и злости,
Там встретились ангел-мздоимец и демон-хранитель,
Чтоб вечером, после суда, поиграть в чьи-то кости.
Поставили на кон какую-то душу и круто
Судьбу замесили в ознобе морского азарта.
И в чётком чаду не жалея ни брата, ни брута...
Я всегда приходил ровно к началу собрания, чтобы не присутствовать при вольных беседах старых друзей. Порой позволял себе незначительно опаздывать, избегая тем самым даже случайных, минутных уединений с членами ордена в старой гостиной самых рьяных блюстителей чистоты крови. Гораздо удобней войти с формальными извинениями, когда комната уже наполняется звуком пододвигаемых к столу стульев, чем слушать неловкие паузы в натужной беседе или, того хуже, искрометные колкости беглого, ложно обвиненного арестанта. На собраниях я все больше молчал, вставляя лишь редкие комментарии, когда дело касалось непосредственно меня, порой студентов или же той стороны, среди присутствующих единственным представителем которой являлся я. Однако, последнее всегда вызывало множество слов у всех, кроме меня. Я никогда не оставался на ужин или обед, который неизменно следовал после по воле вечно хлопочущей Молли Уизли, и на который меня вежливо приглашали, но в свою очередь никогда не настаивали. А довольно скоро и вовсе оставили эти попытки, позволяя мне каждый раз молча и без прощаний удаляться, едва заканчивалась официальная часть. Это устраивало всех.
Я был чужим и нежеланным здесь, это висело в воздухе и тоже всех устраивало. Я был черным пятном на столь тщательно выбеленном фоне, что от приложенных усилий он посерел и вытерся до дыр. Но каждая его частица и теперь была "светлее" меня и это тешило их чуть захиревшие за долгие годы, но не сильно исхудавшие, самомнения. Я был недостойным доспехов добра, на которые никогда не претендовал. Новые обитатели этого дома предпринимали небрежные попытки об этом молчать. Дань даже не вежливости, а авторитету старого профессора, который привел меня сюда. Дань миру, который следовало бы сохранить хотя бы в штабе его оплота, не размениваясь на склоки и горячие, но пустые обвинения. Трудно представить, что они боялись задеть мои чувства или стыдились своего недоверия. Но едва ли хоть один из них даже на мгновенье осознавал, что я всю свою жизнь и везде, где бы то ни было, был чужим и недостойным. Недостаточно обычен, недостаточно маггл, недостаточно волшебник, недостаточно альтруистичен и бескорыстен...Всегда и везде я был недостаточно хорош для окружения, которое никогда не забывало мне это демонстрировать. Это лучшая из школ, которая учит не ждать от людей добра и вовсе отучает в него верить. Это предотвращает сотню и одно разочарование в будущем, хоть так было и не всегда. Приучи людей себя ненавидеть и ничего не ранит тебя, когда они действительно тебя возненавидят.
И так тоже было не всегда...
Пошла игра здесь, пошла игра там,
Пошел блюзом дым, пошла кожей дрожь...
Четырнадцать вето на семьдесят бед!
Но я сам по себе, Я самба себе, Не трожь!..
Порой же меня вовсе не было на собраниях и тогда пустующий мой стул привлекал к себе гораздо больше внимания, чем мое присутствие. Он притягивал взгляды собравшихся против их собственной воли, тревожил умы присутствующих разными мыслями, но так или иначе бросался в глаза куда сильнее, нежели любой другой, который навсегда освободился против воли его хозяина. Осколки былого Ордена, остепенившиеся и не утратившие запала, стареющие или вечно юные, сломанные, питали самые разные чувства ко всего-навсего одному из старых кресел Вальпурги Блэк. Для одних оно источало ощутимое, вяжущее во рту, предвестие новых бед и чувство неизвестности, - в эту самую минуту Темный Лорд отдает новые приказания. Для других оно холодком страха текло по ногам под старинным дубовым столом. - Бравые члены ордена ничего не боятся, но те времена, когда им нечего было терять, остались далеко позади. Третьих подхлестывало злостью, но неизменно всем оно напоминало об одном. О том, что ничего не кончилось внезапно вчера ночью и что война еще идет. Она вокруг и даже ближе. На расстоянии вытянутой руки, как этот пустой стул.
И едва ли они воспринимали это, как предвестие новостей, которые могут оказаться для них полезными. Не потому что всей информацией, касающейся Темного Лорда, я делился с Дамблдором приватно, а просто потому что добряки зашорены и направлены по намеченному курсу. Спасти магическую Британию, выжить или героически погибнуть, если того потребует ситуация, за правое дело. Вникать в стратегии и думать на пару ходов вперед не в моде. Спасать свою шкуру зазорно. Даже допусти орденцы мысль, что профессор может делиться с ними не всем, что он знает, это не разочаровало бы их в нем ни на толику. Орденцы столь слепо верят в своего бессменного предводителя, что даже любой его обман готовы  принять за благо и манну небесную. Что же касается меня, едва ли они, вообще, видели в моем присутствии что-нибудь кроме вероятного предательства и осквернения храма добрых сил. И уж точно ни один из  них и на мгновение не задумался о том, что я нахожусь здесь против собственной воли.
Повязанный клятвой и вечным долгом за предпринятую провальную попытку исполнить просьбу. Я просил Дамблдора сделать то, что он обязан был сделать и без чужих прошений, но я умолял и согласился отдать за это любую цену.
Мой долг перед ним он преумножил без просьб.
Портреты стерпевших и влажность, как в камере пыток.
И каждый был прав, подвизаясь на собственной ниве.
Но демон тогда проиграл и рога, и копыта,
А ангел хитрил - и остался при крыльях и нимбе.
Мангустово ложе в змеиных протравленных блёстках -
Сменившим купейность перин на плацкартные маты...
Я сам в этот миг прозябал на зыбучих подмостках
И видел в лубочных берёзках живые стигматы.
Я сыт вашим прославленным благородством еще с детства. Какими неуклюжими проявлениями вашего недоверия меня можно удивить после десятка публичных унижений, свидетелями которых вы сами становились в школе? И на кой черт мне ваша вера?! Я не рвался сюда. Но вопреки вашим тайным подозрениям, я не предан и Темному Лорду. Когда-то Ваша толпа научила меня одной важной вещи, - Спасай себя сам, потому что больше ты никому не нужен. Вы можете печься о всеобщем благе, другие могут следовать за чужими идеями, а я пытаюсь выжить и отдаю долги.
Я никогда не любил шахматы, но вынужден в них играть с самой высокой ставкой. Впрочем, кроме своей жизни ставить мне давно уже нечего. И черт с ним, что даже она никому не нужна. Все вы уговариваете себя доверять мне, потому что мне верит Дамблдор. Но все это чушь. Ни Темный Лорд, ни ваш обожаемый профессор ни доверяют мне с той самой минуты, когда они затеяли эту игру. И смахнуть им меня с доски - вопрос времени. Говорящей канарейкой я передаю то, что Они желают донести друг до друга. Я оказываюсь на той стороне, на которую Они сегодня меня посылают. Вы удивились бы, узнав как слаженно работает эта система.

Что знают о жизни два этих бессмертных животных!
Что помнят они о расплавленных трением душах?
Что могут прочесть в своих жалких скупых подноготных,
В подвалах их рвотных и в мягких надснежных баклушах!?
У входа в чистилище - жирно и пахнет озоном...

Присутствующие неестественно тихи и неловки в своем сочувствующем молчании, прикрывающем праведный их гнев. Мне достается очередная порция укоризненных/гневных/подозрительных взглядов. Словно вот сейчас, в этот раз уж точно, я буду мгновенно разоблачен в своей верности другой стороне под тяжестью событий и их взглядов, потому что на стыд и совесть нет надежды. И что будет дальше, господа?! Задумайтесь хоть на миг! Вы скоры на свершения, но оставляете слишком мало времени на раздумья. Разбалованы "старшими товарищами", которые направляют вас в этой войне. В службе Темному Лорду есть крошечное, но емкое преимущество. Она учит мыслить и продумывать каждый свой шаг, чтобы выжить, избежать наказаний или ножа в спину от соратника. Вы же окружены и изнежены всеобщим доверием и взаимовыручкой, делаете то, о чем вас просят, не задавая вопросов и принимаете все на веру. Горячие сердца ваши всегда жаждут действий, и не втолковать вам, что порой все движения бессмысленны, а на происходящее остается только смотреть. Удивляюсь, как вы до сих пор не догадались, наказывать меня за новые смерти, раз уж все равно считаете безусловно причастным к каждой. Где же боевой клич и топот ног, спешащих с правосудием и отмщеньем?!
И я не прячу взгляда. Не сбавляю шаг... 
- Северус...как ты мог?
Я смотрю в глаза и, не меняясь в лице, чуть склоняю голову набок, ожидая продолжения, но мы и без него оба прекрасно знаем, о чем идет речь. И какого же ты ждешь в этом случае от меня ответа?! Как мог я Что, Вэнс?! Ты не думаешь, что я был там. Ты даже не уверенна, знал ли я о чем-то заранее.
Я мог бы рассказать тебе, как все больше юнцов рвется в свиту Темного Лорда. Какие сомнительные подвиги они творят, чтобы выслужиться и заявить о себе. Доводилось ли тебе слышать хруст, с которым ломается шея восемнадцатилетнего мальчишки, который даже и не провинился ни в чем, а просто оказался слишком самоуверенным, чтобы встать впереди остальных и стать примером того, что может случиться с другими в случае небольшого количества "если"?!
Я мог бы рассказать тебе, что выбор жертв их не случаен. И если это не члены Ордена, не маги, отказавшиеся примкнуть к пожирателям или не лишние министерские деятели, то выбор их означает лишь одно. Я мог бы рассказать тебе, что только Ты могла накликать на своих родителей беду. Этого стоит ваши доспехи сил добра. Готова ты была заплатить эту цену за свои убеждения?
Как же Ты могла?!..
Не этого ты хочешь услышать. Тебе не нужны ни мои оправдания, ни мои соболезнования. Да и не препираться же мне с тобой! Так что же я Мог, Вэнс? Сожалеть о каждом из погибших, о которых пишут в газетах, непозволительное расточительство. Я же и вовсе загнан в положение, в котором не вправе сожалеть даже о тех, кого знал лично. Не говоря о том, что мне некого терять. Так каких же раскаяний ты ждешь от меня?
Я отчего-то останавливаюсь возле того самого своего кресла. И мне приходится озвучить эти пустые соболезнования.
- Мне жаль...Но я перед тобой ни в чем не виновен.
Найдется немало людей, которым в этом плане повезло меньше...

Одной ногой здесь, одной ногой там,
Одним блюзом в раж, другим блюзом в ложь!
Четырнадцать веток на дереве бед!
Но я сам по себе, Я самба себе, Не трожь!..
Не трожь меня, темень! Не трожь, свет закона..!
Мы, видимо, - дети Лилит. И, знаешь, это болит...