Она сидела, за столом, опустив голову на руки. Ее жизнь — опять — разделилась на «до» и «после». Держаться на голой надежде так трудно, а смотреть в сонные глазки Невилла невозможно стыдно и безумно тяжело. Хотя малыш и оставался тем, кто мешал Августе окончательно впасть в пучину отчаянья. Легкие шаги за спиной, а женщина, и не оборачиваясь, знала, кто это. Конечно, кому она еще нужна? Но лучше бы он оставался с женой и сыном. Они в нем нуждаются. А она... Она переживет.
Теплые ладони легли на плечи, Лонгботтом чуть вздрогнула. Только с ним она могла быть слабой, восторженно повиснуть на шее и взлохматить блондинистые волосы. Да, теперь действительно только с ним. Впрочем, их отношения всегда были особенными, потому что он — любимый и обожаемый брат. Человек, которому доверила все свои сокровенные страхи и желания, которому вечно жаловалась на этого несносного Лонгботтома.
Августа подняла голову и горько улыбнулась. Рэдж... где же ты сейчас? Видишь ли, что происходит? И перед ним она тоже виновата — Фрэнки был их общим маленьким чудом, ласковым и решительным львенком. Котенком в больнице Святого Мунго... и доктора говорят, что надежда ничтожна мала.
Голос звучит глухо, устало и как-то равнодушно.
- Зачем ты здесь? Ты нужен Мел, Тео... И тебя обвиняют, - Лонгботтом резко обернулась, с надеждой вглядываясь в знакомые черты. - Это же неправда, да? Ты не из них?
Не из тех, кто убивал друзей ее сына, людей уважавших и любивших ее, не из тех, кто поддерживал сволочей пытавших ее семью... Господи, как бы она жила, если Фрэнк не оставил ей Невилла в тот день? Последний, маленький лучик... Мерлин, за что?!
- Нет... Конечно же, нет.
Августа знала своего брата как никто, но ей очень хотелось поверить. А Александр слишком хорошо умел врать.

Спокойно лечь спать, волнуясь лишь об очередном экзамене внука — это нормально. С самого раннего утра бодро печь вкусности, намереваясь навестить своих маленьких племянников, попутно обсуждая с братом экзамены С.О.В. их малышей — что может быть банальней? Увлечься и не заглянуть в «Пророк», мнение о котором за последний год упало просто ниже плинтуса — понятно и объяснимо.
Но вот, усевшись за любимый столик у камина и наливая первую за день чашку кофе, с удивлением услышать звонок и обнаружить за дверью Робертса, который,конечно, частый гость, но обычно все-таки предупреждает? Необычно. Августа едва не отпрянула, когда поняла, что за выражение лица у Гэвина. Сколько раз она его видела? Великая Сехмет, что еще случилось?!
Величественно пригласить чуть растерянного аврора к столу и строгим взглядом прервав начало скомканной речи — вначале чай или кофе. Да и она морально подготовиться к самому худшему... Наверное.
Слушая, что происходило вчерашним вечером, преувеличенные восхваления отвагой Невилла, Августа лишь крепче сжимала губы, борясь с желанием ворваться «вот-прям-счас» в Хогвартс, повыдергивать бороду Дамболдору, надавать по ушам внуку, обнять и сказать как им гордится. И что надо быть осторожнее, не слушая «избранных» идиотов. Нет, вначале надо, конечно, захватить доктора Пирса, или Нэрн, или Андромеду, чтобы они сказали ей точно, что с ее малышом все будет в порядке.
И, конечно, для такого старинного друга, как Гэвин ее переживания были более-менее ясны. Он молча протянул ей отчет мадам Помфри, который Августа проглядела тут же. Слава Богу... Но Круциатус?! Опять?! Боги, она найдет Лейстрейндж и сама ее убьет. И жалеть не будет, пусть даже и попадет за это в Азкабан.
Только самые страшные и отвратительные новости ждали ее впереди. Робертс сказал, а она смотрела непонимающе, только вот, рука дрогнула и чашка с кофе полетела на пол. Появившийся эльф мгновенно убрал беспорядок, но Августа на него внимания не обратила.
Александр... Как же так?! Как ты мог врать, прямо в глаза, чтобы потом... Ножом в спину. Такое ощущение, что ее кто-то проклял, уже давно. А сочувствующий взгляд Гэвина невыносим и жалит. Ей. Не. Нужна. Жалость.
Ничья.
И ведь кричать и требовать расследования, не верить — невозможно. Она знает, что Робертс проверил все, прежде чем прийти к ней. В голове раскатами колокола звучат «Доказательства неоспоримы... Пожиратель... В Азкабан... Пожизненное...».
Взгляд падает на сегодняшнюю газету, заголовок насмешкой кричит «Тот-кого-нельзя-называть Вернулся!». Что ж тебе, твари этакой, не сиделось в Аду? Опять разрушаешь жизни... И мою, опять.
Лонгботтом улыбается другу — Мерлин знает, чего ей это стоит — и спрашивает про племянников. Они-то действительно ни в чем не виноваты. Тем более, младшие. Да и Тео не мог совершить такого, он мальчик хороший и умный. Впрочем, Александр тоже не дурак. Но убить его сейчас очень хочется.
Но обо всем Августа будет думать потом. О том, как ревела на руках брата, когда убили Рэджа, как радовалась его женитьбе, рождению практически одновременно Тео и Нева, как цеплялась, словно в спасательный круг, после известия о сумасшествии любимого сына. Как отворачивалась от «нелепых» обвинений, которые оказались истинной и правдой. И за кого ей держаться сейчас?
Это так страшно, остаться одной. Но у нее еще есть Невилл, есть маленькие племянники. Она должна быть сильной, и опять, и снова.
Августа вновь улыбнулась и предложила другу еще кофе.
Оставшиеся дни июня полетели со скоростью света. Лонгботтом добилась опеки над детьми брата — слава репутации и Амелии Боунс! Ну и Фрэнку, что когда-то притащил домой это чудо природы, ее братца Эдгара. Бедняга, что ж они все уходят такими юными?!
Навестила в Хогвартсе внука, заставив его еще раз обследоваться в Мунго, обняла и прочла лекцию об осторожности. И все это время — только не думать! Что безумно сложно, когда маленькая племянница спрашивает, где папа и когда он вернется. И как трудно сдержать слезы, вспоминая, как брат, смеясь, восхвалял «идеальную женщину», жаль что сестра.
Она хотела знать — почему? И за что? Неужели не было иного выхода, ведь он бросил не только и не столько ее, но своих детей. И хорошо, что двое еще не понимают, а объяснять ведь все придется ей.
И Лонгботтом подняла все свои связи, добиваясь посещения самого ужасного места Великобритании, самого закрытого и непривлекательного. Она смогла.
И сейчас, ступая по каменным плитам обители страха, она куталась в шаль. С идеальной осанкой и гордым взглядом, она вызывала удивление коменданта. У двери в камеру тот сказал, что ей стоит только позвать, и да, вы не можете вызвать патронуса, леди Лонгботтом, мне жаль. И ваша палочка... Я буду недалеко, вам стоит только позвать... Но вы можете быть здесь столько, сколько хотите...
Конец речи был прерван холодным взглядом и сухой благодарностью.
Наконец, перед ней открыта последняя дверь.
Августа вздохнула и вошла. Несколько легких шагов, и она перед братом. Обожаемым и любимым старшим, который выглядел неожиданно холодно и бледно. Несколько минут она всматривалась в знакомое лицо, борясь с желаниями отвесить ему пощечину, обнять и накормить.
Леди Лонгботтом глубоко вдохнула и спросила:
- За что?
И, Боги, как она благодарила всех кого только могла, узнав, что ее брат не причинял боли ее малышу. Этого она бы не перенесла.
Августа была уверена, что Александр — вот странно, она никогда не любила сокращения его имени и звала только так — знал, что она позаботилась о его детях. Только все равно... Больно.
- Там был Нев, Александр. Ты бы отнял у меня еще и его?
А он был ее последним лучиком счастья. И надежды. В голосе вдруг прорезалась тщательно скрываемая безнадежность, и Эва сказала то, что хотела знать сейчас больше всего:
- Я просто хочу понять, брат. Расскажи мне. И не говори мне, что не пойму! Иначе...
Иначе она просто не выдержит. Ей так это нужно. Чтобы не ненавидеть того, кого ненавидеть просто не можешь. Но должна. И  поэтому она здесь, старательно отгоняя страшные воспоминания и ежась от холода.

Когда все рушится, чувствуешь растерянность, опустошение, панику. Редко, освобождение. А что чувствуешь, когда жизнь схлопывается снова и снова, а тебе вновь и вновь приходится по кусочкам собирать свою жизнь, как бесконечный пазл? Восставать из пепла, как та лунная птичка, которую все считают солнцем, потому что она горит, ярко и красиво.
Вот только никто не задумывается, что сгорать — больно, очень больно и страшно. Иные умирают лишь раз, и все равно дикий ужас от них не отстает. А что же говорить о тех, чья судьба — умирать? Все время, давая надежду и самому жить без нее? Не уметь выбраться из этого заколдованного ужаса.
Людям все-таки проще. Они привязываются, знают, что конец все равно придет, рано или поздно и... надеются. Самая слабая искра этого часто напрасного чувства не дает сдаться, отвешивает полновесный подзатыльник, заставляя идти дальше. И хоть так хочется, чтобы застыли реки и не было ничего, стискиваешь зубы и идешь.
Надежда, сестра любви.
Мы любим, и счастливы когда с нами рядом любимые. Часто не можем смириться с недостатками избранных наших сердец, но не променяем этих людей ни на один идеал на свете. И живем мигом, строим несбыточные планы... Чтобы никогда не стать прежними, когда любовь уходит. Чтобы душу поддерживала лишь голая надежда, когда отчаяние захлестывает с головой. Если любовь отняли насильно.
Особенно, если забрать смысл жизни. Особенно в таком богом проклятом месте, как Азкабан. Где собственные боль и отчаяние усиливаются в сотни раз мерзкими холодными тварями?
И будто пеплом покрываются ласковые, терпеливые глаза внука в твоем сердце, бледнеет улыбка сына, а смех Алисы стихает в закоулках памяти. И рука брата на плече оказывается тошнотворным дыханием стражей обителей страха.
Вот только это все пафосная лирика, она не важна. Совсем неважна сейчас, когда смотришь в глаза любимого брата, а он всегда был чем-то незыблемым для тебя. Скалой в бушующем мире твоего безумия. Которое ты забываешь и срываешь за маской властности, непоколебимой уверенности и искренней любви. К тем, кто ушел, к тем, кто все еще с тобой.
Неважно.
Пристально вглядываясь в душу Александра, не расслышать, не узнать сразу смысл слов. Потому что — больно. И очень-очень страшно. Зачем возвращаться в Лондон? Ведь эта чертова скала так же одинока и холодна, как ты сейчас.
Только нельзя. Ты можешь забыть обо всех. Кроме одного единственного человечка сейчас.
И пустой отстраненный взгляд приобретает осмысленность. А в место с ней — ярость. На идиота-братца, который верен чертову безумному лорду, который убивает детей, на лорда — что ж тебе не сиделось в могиле, чертов выродок? На Дамблдора, который вечно прикрывается живым щитом из детей? На Фрэнка и Алису, за то, что влезли в чертовы подковерные игрища двух сумасшедших, на себя... На весь мир, который смеет жить и улыбаться, когда она в очередной раз почти-умерла.
Железная Августа сделала два шага и отвесила брату звонкую пощечину. И тут же отвернулась, зябко обнимая плечи. Леди Лонгботтом никогда не била своего брата, даже думать о таком без смеха не могла.
Вот только когда жизнь становиться фарсом, она особенно не спрашивает твоего мнения о тех или иных событиях. И если когда-нибудь бывшей мисс Нотт выпадет шанс, она наградит не менее звонкой пощечиной свою сволочь-судьбу.
Сил оставалось все меньше и меньше, а голос звучал глухо и устало:
- Александр, они всего лишь дети. Все они: Невилл, несчастный мальчик Поттеров, дочка чудного Лавгуда, магллорожденная Грейнджер, рыжий Уизли... Все. Всего лишь дети. Намного большие, чем члены пафосного ордена Дамболдора, чем последователи Лорда и твои коллеги тогда, в 79ом и 81ом. Ты хочешь мне той же судьбы, что ждала несчастную Вальбургу, потерявшую обоих сыновей? Меня спас лишь внук, а то быть мне сейчас сумасшедшей старухой.
Какая разница в чем цель? Забрать дурацкое пророчество, содержание которого я знаю уже шестнадцать лет? Которое уже разрушило по крайней мере две семьи — Поттеров и... и мою?
Она устало улыбалась, вот только радости в той улыбке не было. Лишь едкая горечь.
- В войне не бывает правых и виноватых, брат, есть только жертвы. Дети и старики. И молодые, перспективные, такие горячие. Сующие голову в самое пекло, а после никак не могут выбраться. Не воюй с детьми, не позорь себя. И не убивай свою душу.
Я знаю, что вы не хотели убивать. Потому что недоучки-школьники ничто против взрослых и сильных. Уже убивавших. Но они оказались в больнице, а ты — в тюрьме.
По плечам прошла судорога холода и ужаса, но женщина гордо вскинула голову.
- Я хочу знать, Александр Нотт, все, от первого до последнего твоего вдоха, как пожирателя. И буду приходить, или не уйду, пока не получу ответы. Ты слишком часто мне лгал. А я слишком часто хотела тебе верить.
И это почти правда. Железная Августа, водившая дружбу практически со всеми группами и слоями магического общества, была отвратительно упряма. И поменять свое решение, пусть даже и добровольной пытки не могло практически ничего. Вот так век вглядываться в самые темные уголки чужой, но такой родной души. Надеясь отыскать там понимание или понять самой.
Или вот так неожиданно спросить:
- Ты когда-нибудь встречался в этих ваших стычках с Алисой и Фрэнком?
И понять, что ответ, Мерлин мать его! совсем не нужен, тебе не нужен. Устало и чуть обреченно ухмыльнуться:
- Можешь не отвечать. Лучше, не отвечай. Просто поторопись.
И даже дементоры не так страшны пока, потому что вспоминаешь вдруг, что тебя ждут. Любимые племянники и самый лучший на свете внук. Пусть он об этом и не очень Догадывается.
Главное, что тебе есть чем поддержать и надежду, и любовь.