Можно поэтично страдать о судьбе пташки в золотой клетке, можно драматично всем своим видом горевать о тяжкой доле покорной дочери, чей удел стать удачной партией кому-то без любви. Большая новость. Кричи, топай ножкой и швыряй все, что не приколочено. Все выглядит одинаково пошло и дешево. И бунт, беспомощный и безнадежный, не нов. Все это уже пробовали до тебя сотни раз, девочка. Нет, Андромеда не считала себя особенной, или чего доброго, не грезила стать образцом свободомыслия и кому-то показаться примером для подражания. Не было в ее сборах ничего достойного подражания. Не было никаких пташек и клеток. Она была счастлива и искренне любила все свое большое семейство. Оттого так невыносимо трудно было их предавать. Но вещи  упрямо летели комьями в раскрытый чемодан. Она собиралась довольно скромно. Ей казалась жалкой идея рвать с семьей, утаскивая в новую свою, вольную от родителей, жизнь большое количество вещей, приобретенных на деньги тех же самых родителей. И хотя никто и никогда и не подумал бы ее этим попрекать, банально не вспомнив мелочно о вещах в масштабах новости о ее побеге, она выдумала, что это было хотя бы кому-то важно. Хоть бы и ей. Жалкая поптыка облагородить свое предательство.
Разговор состоялся. Она созналась во всем. Это не было причиной что-либо менять в их планах. Не для них. Она это отлично сознавала, рассказывая им о Теде Тонксе. Это было исповедью. Теперь она честно могла сказать, что сделала все, что было в ее власти. Такая мелочная дальновидность. Она прожила в родном доме после того разговора два дня, прежде чем начать паковать чемодан под покровом ночи. Два дня безмолвного ее прощания с семьей. Все будет кончено, едва она переступит сегодня порог. Она знала все это, начиная свою исповедь. Верного ответа здесь нет и не может быть. И это не сомнения и не метания, это выбор.
С Белль, которая сейчас была где-нибудь в районе Перу, если не могла забраться еще дальше, пришлось прощаться суетливым письмом. Не знавшая раньше бед с выражением своих мыслей на бумаге, Андромеда выяснила внезапно, что мысли могут предательски путаться и скакать, и вовсе сменяться звонкой тишиной, когда дело касается подобных серьезных тем. Не говоря о том, что и без того чувствуя себя ужасным человеком, она поймала себя на том, что малодушно испытала облегчение, осознав, что Беллатрикс, самая близкая и родная, но такая, какая она есть, великолепная в своей решительности и резкости, которая не испытала бы восторга узнав о ее решении, в эту ночь далеко отсюда. Проститься с глазу на глаз, было бы правильнее и честнее. Но стоит быть честной с собой, дальнейший побег после этого прощания мог уже и не свершиться.
С прощальной объяснительной запиской родителям было уже проще. Она адресовала ее отцу, как главе семейства, и очень старалась, чтобы это не выглядело клочком бумаги, оставленным маленьким ребенком, затолкавшим в рюкзак все свои любимые игрушки, и "ушедшим из дома" в сад, наказывая тем самым родителей за какой-нибудь строгий выговор в рамках воспитательного процесса. Заведомо зная, что никакие аргументы не спасут ее решение от ярлыка о подростковом бунте.
Что ж, чемодан был собран. Письмо Беллатрикс уже было в пути, второе она оставила на своей кровати. Но с Нарциссой она обязана попрощаться по-человечески. Кто еще сможет понять ее, если не крошка Цисс, самое нежное и чуткое создание в этом огромном доме. Беллатрикс была Беллатрикс, оправдывала имя Воительницы. Свое амплуа по этой части Андромеда тоже никогда излишне не романтизировала. Но Нарцисса была иной. Цисси была той, кто способен оценить жертву во имя тонких материй. В теории. В какой-то иной, абстрактной ситуации. Потому что на деле и сейчас, как бы гадко это не звучало, Цисс была той, кого тоже приносили в жертву.
Андромеда скользнула в коридор. Дом был неестественно тих. Или так ей казалось от волнения. Что будет, если она попадется?! Она ведь совершеннолетняя личность, кто может удерживать ее силой или отправить в комнату под домашний арест?! - уговаривала она себя. Но в комнату Нарциссы она юркнула без стука и плотно прикрыла за собой дверь. Сестра не спала, и от ее взора не укрылся чемодан в левой руке Андромеды, с которым она явно не на ночную прогулку собралась. Андромеда поспешила поставить, уличающий ее, саквояж на пол и быстро подошла к кровати Цисс. Присев на край, она запахнула полы кардигана, скрестив руки и попыталась улыбнуться как можно беззаботней.
- Я пришла попрощаться.