Боевые ранения со временем стали восприниматься, как что-то естественное и само собой разумеющееся. Едва ли не каждый день происходили страшные события, ломавшие не один десяток душ и забирающее людей в загробный мир против их воли. «На войне, как на войне», – вздыхала Доркас, лежа на больничной койке и раздумывая через сколько ей позволят выписаться. Конечно, рана в боку нестерпимо болела, ибо режущее заклинание – это не игрушечки и сколь бы ты не пил заживляющие зелья, темная магия все равно остается и саднит примерно так же, как и ампутированный романтизм на постой. Но, так или иначе, хотелось уже выйти на поле брани, дабы отправить на тот свет побольше мразей, решивших, что вправе кого-то уничтожать только лишь за то, что те не соответствуют их мнимым стандартам качества человека.   
  Люди звериной расы превращали воинов света в себе подобных. Все чаще Медоуз ловила себя на мысли, что убийства стали для нее таким же обыденным делом, как и заполнение документации в Аврорате. Она склонялась к тому, что и упивающиеся, и авроры были лишь двумя сторонами одной и той же медали. Это осознание било по вискам и не давало уснуть. Где-то за сотни миль отсюда в девичей спальне Хаффлпаффа мирно посапывала Агнесс, не представляя, что её родная мать убийца элитного подразделения, которая на поле боя, не задумываясь, отправляет живое существо из плоти и крови в развалины пылающих домов. Которой не жаль жертву, а жаль себя и страшно, потому, что есть риск попасть в Ад, а не потому, что она лишила кого-то сына, брата, супруга или отца. И такое случалось со страшной частотой. Грюм уже перестал на все это обращать внимание, Уильямсон с головой уходил в свои любовные похождения и судмедэкспертизу, Дирборн просто никому не показывал насколько страдает от самого себя. И только Дора не знала, как к этому относиться и как избавится от ощущения грязи и гадливости.
  Сев на кровати, женщина почесала лохматую макушку, потерла глаза, а затем все же встала, чуть пошатнувшись. Сон явно решил сегодня продинамить раненную Медоуз, а засим стоило бы прогуляться. Надев теплый домашний халат, заботливо переданный матерью, она оперлась на костыли и пошкандыбала в коридор.
  Свет больно ударил по глазам, заставив зажмуриться и тихо, но смачно, выругаться. Стараясь не сильно громыхать по полу, Доркас думала о том, что сейчас ей крайне необходим собеседник. Часы подсказывали, что в полночь можно найти лишь душевнобольных или же совсем покалеченных. Учитывая то, что аврору были необходимы наоборот живые и обнадеживающие, все это вгоняла в тоску. «Ну, или в алкоголизм», – усмехнулась женщина, вспомнив о маленькой фляжке огненного виски в пижамных штанах. В последнее время эта железная штучка всегда была с ней, ибо после выматывающих баталий хотелось хоть немного убрать шум из ушей и отвлечься. Мать лишь качала головой на это все, а отец ругался, но больше и больше понимал, что бесполезно, и что его дочь будет слушать лишь себя и, возможно, свою дочь.
  Медоуз увидела приоткрытые двери в начале коридора и усердно поковыляла к ним. Остановившись, она легонько пнула их ногой и вошла.
- Извините за вторжение, но в сей поздний час не спится от ран. Можно, чаю? – Доркас улыбнулась настолько доброжелательно, насколько ещё умела. Получилось скорее вымучено и устало, чем светло. Она давно уж вошла в тот возраст, когда все, чтобы не делалось, так или иначе, отражается на внешнем виде и реакциях. Громадное количество потрясений наслоилось и сделало из умной наивной девчонки измученную воительницу, не верящую судьбе и себе самой.