Momento Amore Non Belli

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Momento Amore Non Belli » Прошлое » "Family portrait"


"Family portrait"

Сообщений 1 страница 5 из 5

1

In our family portrait we look pretty happy
Let's play pretend, act like it goes naturally(c)

Дата: 3 июня 1979 г.
Действующие лица: Джонсы и Нэрны

Отредактировано Hestia Jones (2015-01-25 20:04:39)

0

2

Если вы хотите научиться жить правильно, Гестия Джонс вполне может сказать, как необходимо поступать, что думать  и уметь. Она до сих пор наивно в это верит. До поры аврор могла с гордостью хоть и мысленно, но называть свою жизнь идеальной. Безусловно война могла плохо вписаться в чужие представления об идеальности, но напротив Гес это не смущало. Она нашла свое место в этот чудном и порой страшном мире, умела делать свое дело и получалось у нее откровенно хорошо. И бросать это она не стала бы, тем более теперь, когда война стала ее личной. Вот только не один десяток раз девушка ловила себя на мысли о том, что пойди она работать в какую-нибудь лавочку в Косом, ей не пришлось бы узнать, как правильно устраивать похороны и проводить поминки. Если вы хотите научиться ни о чем не жалеть, Гестия Джонс вряд ли может чем-то помочь вам…
За все эти дни они с сестрой похоже разучили одну пластинку, не переставая повторять всем вокруг, что все у них в порядке, большое спасибо. Хотя Гес небезосновательно подозревала, что Гвен научилась этому о старшей. Память сестры сыграла с той очень добрую шутку, позволив забыть все то, что было той ночью, но тем не менее спать одна мелкая отказывалась наотрез. И теперь в комнате Гестии теснились две кровати.
Конечно же они все предлагают мне свою помощь. Из вежливости, благородства или природной доброты, формально и довольно искренне, но оттого меньше тошно не становится. Я всегда была гордячкой и больше по привычке сейчас вздергиваю нос, благодарю спокойно и отказываюсь, этим похоже приношу невероятное облегчение им всем. Оказывается, когда долго стараешься делать вид для других, что у тебя все хорошо, то и себя можно научиться обманывать. Но с собой получалось не так успешно, можно даже сказать – откровенно хреново.
Потому что теперь она до воя боялась возвращаться , не хотела звать эту серую громаду своим домом. Дежурства теперь все были ночными, потому что было необходимо заботиться о сестре. Гестия не пыталась заменить Гвен мать, это никогда бы не вышло, а теперь и вовсе начала подозревать, что и старшей сестрой стала невероятно ужасной. И дело  даже не в сотне сгоревших обедов, забытых дел и пропаданиях по орденским делам. Старшая Джонс замкнулась в своем горе, переживала его снова и снова, почти что с мазохистским удовольствием. Оно стало каким-то слишком ее, и делиться ни с кем аврор не желала. Прекрасно понимала, что сейчас Гвен необходимо тепло, забота и поддержка, но не могла… она бросала собственную сестру в этой безумной черноте, в которой уже почти потонула сама. И  с каждым «все в порядке», вздохов оставалось все меньше.
Кажется, она стала чересчур много пить и находить себе совершенно неподобающие компании, но кого это касалось? Проходите мимо, продолжайте отводить взгляд и сочувственно улыбаться, но только заткнитесь со своими клятыми соболезнованиями, а я готова еще и еще на бис повторять, что справляюсь, и что все будет хорошо.

…Устроившись за своим столом, но не на стуле, а прямо на полу, аврор давилась глухими рыданиями, привалившись к ящикам, отчего ручки оных больно впивались в спину. На коленях у нее покоилось блюдо с очередной запеканкой, которую она ковыряла вилкой прямо там. Не боясь быть застигнутой никем, она могла спрятаться, ее сегодняшний напарник заболел, и дежурство предстояло провести в одиночку. И вот как по закону подлости дверь открылась, явив Джонс другого не менее угомонного аврора, чем она сама.
Остается только невесело усмехнуться.
- Ну конечно же, Ты! Кому еще может не сидеться дома… - она быстро утрет слезы ладонью и похлопает ладонью рядом с собой, - Располагайся, со всеми удобствами.
Кудрявая пожав плечами, устроится рядом, невозмутимо делает вид будто не заметила красных глаз напарницы.
-Поздний ужин?
- Вдовья запеканка!
- Что-что? – усмехается Хизер, не отказываясь от того чтобы попробовать сей кулинарный шедевр.
- Они почему-то все носят мне домашнюю еду, безусловным фаворитом стали запеканки. Видимо хранятся дольше. Может быть где-то повесили объявление,  мол, за пять запеканок я вручаю приз или что если поправиться на двадцать фунтов, то уже не влезешь в траурное черное… Вдовьи запеканки, Баркер… но оттого не менее вкусные…

Наверное оттого, когда  чужая сова с уханьем требовала забрать у нее письмо, тревога стала какой-то уж совершенно безмерной. Гестия догадывалось, что  могло находиться в столь пухлом конверте, однако пока не прочла все пергаменты трижды – никак не могла поверить.
Это были документы об опекунстве над Гвен. Необходимо было лишь поставить свою подпись. Проблем с этим не возникало, Гестия была ближайшим родственником, к тому же совершеннолетней и доходы ее позволяли содержать не только себя…
Но отчего-то мигом побледневшая девушка откладывает перо. И убирает все пергаменты в самый дальний ящик. Она не будет доставать их до этого самого злополучного вечера, спустя неделю.
Марине и Вилли она написала сама, впервые после похорон родителей, кроме них и Гвен у нее никого не осталось. Сестрица была рада увидеть их, а сама Гестия была какой-то чересчур нервной с самого утра, периодически бормотала что-то несвязное.
Она была ближайшим родственником, совершеннолетней и ее доходы… Но почему никто из них не учел, что сейчас клятая война?! Что она аврор, мать вашу!  Она может сгинуть в любой момент. Просто исчезнуть, пара секунд, зеленый луч и дело будет сделано…
Она стучит в дверь, которую тут же открывает улыбчивый Вилли, с ходу весело приветствующий мелкую.
А Гвен ведь только перестала бояться громких звуков и хлопков. Память ее щадила, но стоило при ней аппарировать и девчонка оказывалась под кроватью….
Гестия все прокручивала это в голове, кажется совершенно невпопад поддерживая беседу за столом. Потому стоило оставить разбираться сестрицу с мытьем послеужинной посуды, когда они втроем остались наедине, волшебница подобралась, будто в нее стержень воткнули. И привычно вздернула подбородок.
За эти недели она так привыкла, как ей предлагают помощь, что, похоже, совершенно забыла, как о ней попросить.
Из кармана мантии на стол перед удивленными родственниками ложатся измятые пергаменты.
- Это принесла сова в понедельник, документы об опекунстве… Но я.. Я не подписала, да… потому что…
Ну и мямля же ты, Гес!
- Я не подписала, потому что это было бы не честно по отношению к Гвен. Я не тот человек, который сможет достаточно позаботиться о ней. Я не буду спрашивать у вас поддержки и говорю это все не для того, чтобы вы стали меня на перебой заверять, какая я хорошая сестра… Меня ведь не надо уговаривать, я ее больше жизни люблю. Но она всего лишь маленькая девочка, а это война… Я прошу тебя, Марина, возьми ее.
И еще не договорив, Гестия догадывалась каким  будет ее ответ. Но ей необходимо было услышать это из уст родственницы, чтобы окончательно оставить всякую надежду.

…Когда на улице начинает громыхать гром и со страшным треском взрываться молнии, Гвен окажется возле сестры, быстрее любого заклинания. Со всей силы она зажимает себе уши руками и старается не разреветься. Старшая Джонс только гладит ее по волосам. День и без того оказался не простым. Сегодня они простились с Вилли, но ночь грозила оказаться еще хуже. А ее маленькая сестренка боролась с вернувшимися страхами, но они побеждали, отчего обеих захлестывало отчаяние. Пока Гестия не поднялась.
- Подожди, я сейчас.
И они почти как в детстве бегом помчатся на чердак, давно захломленный коробками. Где-то среди новогодних украшений она находит то, что нужно. И скорее возвращается к сестрице, устраивается рядом с той на своей постели, опуская перед собой пыльную коробку.
- Это что? – удивленно чихнув вопрошает младшая Джонс.
Вместо ответа аврор протягивает Гвен хлопушку с конфетти, сама вооружившись такой же.
- Давай же, на три…
Они взрывают их одновременно, мелкая вздрагивает, но тут же хватает следующую. Снова и снова, они продолжают, пока Гвен не перестает бояться. Коробка пустеет, а вся постель Гестии, оказывается засыпана разноцветными кружочками. В них можно нырнуть.
И впервые за все эти дни губы мелкой трогает несмелая, но безумно теплая улыбка.
- А знаешь… ведь Ему бы понравилось…

+3

3

Да сколько можно уже рассуждать о том,
На чьей стороне правда, а на чьей сила?
Все эти разговоры на кухне до поздней ночи, невыносимы.
А жизнь, она, вон там, за немытым окном, - проходит.
Ты только приглядись, как же дьявольски она красива…

Эта пресловутая дрянная война. И эта мифическая способность человечества всё обобщать, приводить к общему знаменателю и измерять общую температуру по палате. Наверно, так проще, всему давать своё имя, отводить своё время. Через пару десятков лет эти события аккуратным почерком и канцелярским слогом изложат в очередной главе «Истории магии», назовут противоборствующие стороны условными имена, округлят число погибших до тысяч с обеих сторон и огласят результат: 1:0 в пользу…

Но только в войне нет этих самых сторон. Есть Геcтия Джонс и её неутолимая жажда борьбы до победного конца. Есть Вилли Нэрн, который, кажется, исключил слово война из своего лексикона сразу, как научился говорить. А есть Марина Нэрн, которая уже сбилась со счёта жертв того мракобесия, которое сильные мира сего устроили в угоду своих никчёмных амбиций. Именно она округляет пострадавших до сотен и давно уже не делает различий между добром и злом. А войны нет. Есть только нескончаемые жертвы, о которых больше нет сил скорбеть.

- Уиллард, правда, я не пойду на похороны. Я буду там, как бельмо на глазу у каждого присутствующего. Ты же знаешь, со смертью у меня не задалось…
- Да всем плевать, как ты будешь себя вести, девочкам важно твоё присутствие.
- В прошлый раз, когда мы хоронили Алекса, его сестра перестала со мной разговаривать, а после написала, что я бессердечная глыба льда и что на твоих похоронах она обещает стоять с такой же постной физиономией.
- Вот сейчас извини, что я переключусь с темы, но «на моих похоронах»?!
- О том и речь, Вилли. Я больше не чувствую эту боль, у меня не осталось слёз, чтобы оплакивать каждого дорого мне человека, их слишком много поступает каждый день, настолько, что я уже не различаю их лиц! Я делаю свою чёртову работу и не жду за неё благодарности, но избавьте меня хотя бы от необходимости выслушивать упрёки о том, что я не достаточно скорблю. Да я до сих пор слышу голоса Джонсов, когда мне говорят о них, я просто не хочу прощаться с ними…
- Если ты не будешь рыдать на плече у Гес, она скажет тебе «спасибо». Ты же знаешь, что больше всех страдают те, кто не вопит  об этом в рупор на Трафальгарской площади.

- Девчонки обещали зайти сегодня вечером. Ты будешь?
- Да, я уже предупредила Пирса, что уйду пораньше. Наше отделение переполнено так, что скоро, наверно, придётся переехать туда жить, рук просто не хватает. Знаешь, самое страшное, что вчера я поймала себя на мысли, что меня раздражают безнадёжные пациенты. Они поступают к нас десятками, и я точно могу сказать, у кого есть шанс, а у кого нет. И вот для последних я с точностью до дня предсказываю срок. Я – чудовище, Вилли.
- Слушай, мне кажется, ты просто требуешь от себя больше, чем можешь. Никто не ждёт, что ты вытащишь с того света каждого пострадавшего.
- Да, но дело в том, что я разучилась сочувствовать. Раньше я каждого больного знала по именам, а теперь мне даже не приходит в голову спрашивать, как их зовут…

У Марины была своя война, как у каждого в Магической Британии. Она не следила за сводками «с полей», не интересовалась прогнозами Министерства. У неё шла борьба не на жизнь, а на смерть с самой собой, с собственным бессилием перед этими умирающими у неё на руках людьми, чьи имена и лица она уже не в силах была запоминать. Человеческий организм удивительным образом умеет приспосабливаться к любым негативным условиям. Любая боль со временем притупляется, если не убивает. То же самое и с болью душевной. Когда только всё это началось, она влетала в кабинет Пирса после каждого пациента и рыдала с каким неистовством, что он даже думал отстранить её от работы на время. Сейчас её нервы обросли такой бронёй, что ни чьи слёзы, ни чьи раны, ни чьи крики не способны были вызвать у неё хоть какую бы то ни было эмоцию.

Пирс называл это профессионализмом и подбадривал её, она же звала это смертью души.
Гвен гремела на кухне тарелками. Удивительное время детство – тебя забавляет всё то, что во взрослой жизни ты скорее всего будешь ненавидеть лютой ненавистью. В детстве Марина тоже обожала мыть посуду, а родители бессовестно пользовались этим, когда им надо было поговорить на «взрослые» темы. Сложнее было с Вилли, он всегда был куда более прозорлив и точно знал, что в жизни по чём.

Гес выложила на стол мятые пергаменты. В тусклом свете гостиной на небольшом круглом столе, заставленном чашками эти испещрённые канцеляризмами и сухими формулировками листы выглядели особенно неуместно, как инородное тело в зияющей ране. Марина крепко сжимала между ладоней бокал с кофе, тщетно надеясь согреть ледяные ладони.

Я прошу тебя, Марина, возьми ее. – всё, что было сказано до этого Марина пропустила как-то мимо ушей. Было и так понятно, изначально, не стоило выкладывать на стол эти уродливые продукты смерти деревьев, чтобы не испортить финала.
Марина, всё также крепко сжимая чашку, подняла на Гестию свои измученные глаза. Её худое, бледное лицо с россыпью ярких веснушек казалось почти прозрачным и каким-то нечётким, словно кто-то неосторожно пролил воду на старую фотографию. Женщина внимательно смотрела на родственницу, пытаясь припомнить, что же такое было в начале монолога Гес, что привело её к такому заключению.

- Ты что спятила? – вполне серьёзно и абсолютно бесстрастно произнесла Нэрн. Марина очень любила Гестию, и видела в ней много своих черт, поэтому никогда не пыталась подобрать правильных слов в общении с ней. Ей всегда казалось, что если кого она и понимает абсолютно, то это Гестию Джонс. -- Ты серьёзно думаешь, что отдать ребёнка Мне – это честно по отношению к ней?!

Марина, в принципе, считала, что когда все женщины стояли за материнским инстинктом, она по ошибке заняла не ту очередь и отхватила какой-то невероятной хрени, которая напрочь не уживалась с этим важнейшим женским свойством. Она только сегодня утром призналась своему младшему брату, что категорически разучилась проявлять человечность, лишилась всякой способности к состраданию и превратилась в какое-то уродливое подобие великой человеческой души, а сейчас ей предлагают взять на воспитание прекрасное создание. Гвен была восхитительным ребёнком, по мнению самой Марины, и была она таковой именно благодаря своим родителям и сестре. Нет, Нэрн слишком любит эту малышку, чтобы позволить так над ней издеваться.

-Гес, посмотри на нас! Ты, правда, считаешь, что мы можем воспитывать детей?! Уиллард сам свернул с пути взросления ещё лет в 16 и пошёл собственной неведанной дорогой! – она посмотрела на брата, ища в его глазах поддержки. - А я?! Меня вообще не бывает дома, я день и ночь по локоть в крови. Моя жизнь не устроена настолько, насколько она может быть не устроена в 30 лет! Как, как ты можешь доверить мне собственную сестру?! – в какой-то момент ей показалось, что она говорит слишком громко. Женщина осеклась, оглянулась на кухню, чтобы удостовериться, что девочка занята посудой, и на полтона ниже продолжила: - Ты знаешь, как я отношусь к вам обеим. И я никогда ни в чём не отказывала тебе, но одумайся, чёрт побери, Гес! Как буду потом смотреть тебе в глаза, когда не справлюсь с этой ответственностью! Я знаю, что ты сейчас чувствуешь… Но она никогда не простит тебя за это, а я не хочу становить соучастницей преступления.

Марина нервно убрала прядь волос за ухо и сделала маленький глоток остывшего кофе. А ты, оказывается, ещё и трусиха. Бессердечная, бесчувственная, бессовестная трусиха. Но страх – это нормально, так ты всегда говоришь своим пациентам, разве нет? Тогда почему же тебе настолько паршиво? Потому что ты видишь тот же самый страх в глаз Гестии и осознаёшь, насколько жалко выглядишь в этот самый злополучный вечер.

+4

4

Подобных благообразных посиделок этот дом, вероятно, не видал пару-тройку изрядно запылившихся веков. Почти пятичасовой чай. В столовой. Одно лишь наличие этой Столовой в доме, где он обитал, даже самого Вилли, проживавшего здесь почти год, до сих пор изрядно веселило. Но как бы безумно это не звучало для кого-то, имевшего хотя бы отдаленное представление о персоне младшего Нэрна, в доме, где проживал Вилли (в большом, старом и чопорном доме Вилли, отвергавший материальные ценности), действительно была столовая. С нарисованными птицами в рамках, занавесками с оборками, и большим круглым столом. И сегодня Марина, которую он почти насильно заблаговременно выкрал ради этого чаепития с работы, решила сделать все "по-человечески", как сказала бы их дражайшая мать. Чем практически вынудила своего братца развлекать младшую племянницу утрированными манерами на протяжении всего ужина.
Вдвоем они обычно довольствовались кухней. Она была не такой большой, не такой торжественно обстоятельной, и куда более располагала к задушевным беседам. Впрочем, местный антураж и обои в жизнерадостный цветочек идеально скрашивали легким флером театральной комедии всю серьезность сегодняшней ситуации. Это, пожалуй, то, что всегда делал Вилли. Привносил несерьезности в те истории, что от важности вот-вот грозили лопнуть и забрызгать всех вокруг.
Это было то, чем Вилли занимался последние полтора месяца. Нарочно, упрямо и с несвойственным ему упорством. И на целых две недели дольше, чем мог бы рассчитывать. Гоблины не ошиблись. Только просчитались. Он не питал иллюзий. Но теперь все было иначе. Уиллард еще в раннем детстве понял простую вещь. Знать все наперед - худшее из зол. Все его предсказания не сбылись в срок. И теперь он был от них свободен.
Уиллард не улаживал своих дел, не сводил старых счетов, не стеснялся заводить десятки новых. Он не раскрыл своей тайны ни одной душе и меньше всего на свете хотел бы что-либо судорожно наверстывать или составлять списки дел, чтобы урвать каждый миг, еще чего доброго "с пользой". Но все это время Вилли ненавязчиво напоминал своей семье о чертовски важных вещах, о которых они стали забывать. О глупостях. Милых и прекрасных в своей бесполезности.
Его ближайшие и дражайшие родственники однажды ступили на путь, от которого он сам бежал далеко и долго. Путь благородный, большой и очень важный, но оттого столь ненавязчиво поглощавший их без особых угрызений совести.
Больше других доставалось Марине. Когда он не выносил ее захватом пожарника из ее кабинета, чтобы рыжая надежда всей колдомедицины для разнообразия пообедала чем-нибудь кроме кофе и научных статей о редких недугах, он передавал ей приветы с разных концов Соединенного Королевства. Иные и раньше высыпались из его конвертов, которые он отправлял ей из путешествий. Вроде красного листа каштана с немногословной запиской "Осень не в календаре на стене, а за окном, к которому ты сидишь спиной. Заставь кого-нибудь развернуть твой стол". Но теперь он чаще приносил их лично.
- Ты знала, что в Абердине до сих пор лежит снег?!
- Я бы спросила, что ты делал в Абердине, но что ты делаешь Здесь?!
- Есть вопрос важнее! Что Ты здесь делаешь? Одна волоокая медсестричка выдала тебя, твое дежурство закончилось в восемь...Лови! - выудив из кармана сверкающий в полумраке кабинета снежок, он бросает его в руки сестре.

Не без помощи Пирса, и не без его же непосредственного участия в мероприятии, он даже смог вытащить сестрицу в Нэрн. А там руки целительницы даже вспомнили, какой стороной держать скрипку. С отцом было сложнее, но и его Вилли смог раскрутить на несколько семейных ужинов и дюжину партий в шахматы. За всем этим семья углядела внезапную сентиментальность юного оптрыска, но не нашла его поведение хоть сколько-нибудь странным, узнай он об этом, мог бы гордиться. Много ли найдется в Англии чудаков, которые вытворяя все это, были бы столь же будничны?!

Кроме столовой и еще парочки несуразного назначения комнат, в доме, в который безвозмездно его когда-то пустили пожить, в стенах была спрятана хитрая система лифтов, позволявшая магглам передавать небольшие вещи из комнаты в комнату. Друг, владевший этим Замком, в ответ на любопытство Нэрна, объяснял, что это преимущественно было системой снабжения отдаленных спален провизией, облегчавшей жизнь прислуге и хозяевам, не желавшим на эту прислугу каждый раз взирать. Однако, опытным и нехитрым путем было доказано, что в отдаленные спальни можно запросто передать девятилетнюю девчонку. Шпиона выдавал озорной блеск глаз за приоткрытой дверцей этого самого лифта, но дамы сидели к нему спиной, а Вилли никогда не придавал большой значимости неприкосновенности разговоров взрослых. Он лишь в ненавязчивом жесте коснулся кончика носа, заключая с племянницей одним им понятный договор. И на просьбе, обращенной к Марине, Нэрн бы в иной раз колоритно подавился чаем, без излишних зазрений совести выказывая свое немногословное, но яркое недоумение на этот счет, но сегодня и в этом самом случае он лишь притих. От всех этих "возьми" и "отдать" что-то ворочается давно забытым чувством недовольства в груди, но Нэрн цепенеет. Изображает кривенькую и туповатую улыбку "свернувшего с пути взросления", но не произносит ни слова, пока сестра не закончит свой ход в этой жутковатой игре. И повисшая пауза с мерзким звуком скребет длинным уродливым когтем по оконному стеклу.
- А я ковыряю в носу. - произносит он негромко, с привычной беззаботностью, но непривычно твердо. Глядя куда-то в пустоту, перед собой, глубиной в целую пропасть, - Что очень опасно во время Войны..! - откровенно ерничает он, - ...и левый шнурок у меня по четвергам развязывается. Я правильно понял правила игры?!
Он не поднимает взгляда на них. Не пытается быть добрым.
- Просто в качестве безумного эксперимента, пользуясь случайным совпадением, что вы, девочки, говорите о человеке, а не о зонтике, не приходило ли кому-нибудь из вас в голову, поинтерсоваться у "жертвы преступления"?! - устремляет он колючий, грустный взгляд на Марину, уточняя вопросы тонкостей терминологии, - ...Вдруг, у нее есть свои мысли на этот счет?!

+2

5

Where can you run when the war is in your heart?

…Это были сборища. По-другому Гес категорически отказывалась называть собрания, на которые ее обязали ходить в аврорате. Собрания, которые должны были помочь пережить смерть.
Там была дама, потерявшая супруга от какой-то болезни. Мужчина, у которого умер брат. Пожилая пара. Еще две волшебницы, которые, кажется, плакали не прекращая. И она. Самая молодая. Девчонка, душа которой поседела за одно утро.
Ей надо было прослушать необходимое количество часов, чтобы ее допустили до оперативной работы.
- Мисс Джонс, задержитесь!
Ей казалось, что следом прозвучит что-то про пять очков с Гриффиндора. Но она уже давно была не в Хогвартсе.
- Вы исправно ходите, но совсем не участвуете, знайте, тут Вам помогут. Сначала будет непривычно. Да, Вы будете чувствовать себя по-дурацки, но слова могут исцелить и дать силу, - проводившая эти сборища колдомедик из Мунго просто излучала воодушевление. Что само по себе, казалось здесь совершенно извращенным и отталкивающим, если бы вдруг Гес вздумала принимать эти сборища всерьез.
-Позже, наедине с собой, просто произнесите вслух: «Я – сирота».
Эту женщину захотелось ударить. Без всякого применения магии.
- Это все? Если я это сделаю, вы подпишите мой допуск?
- Поверьте, Вам, кажется, что вы первый человек переживающий подобное, но…
- Я могу быть свободна?
Слово «сирота» Гес ненавидела всей душой…

Когда в комнате воцарилась недолгая, вязкая и отвратительная тишина, которая бывает лишь перед грозой, Гестия уже знает чего ожидать. Она всегда была на редкость разумной девушкой. Но от того полынная горечь никуда не исчезнет с неба и каждое слово произнесенное Мариной, а секундой позже Уиллардом, хлесткие и возможно нужные кому-то, не пощечинами по щекам, а ударами в спину. И Гестия Джонс впервые с дня похорон вжимает голову в плечи и почти что съежится на своем месте. Не поднимет взгляд ни на одного из них. Воздух не выбит из легких, напротив, дышится сейчас легче обычного…
Если желаешь о честности, Марина, я могла бы тебе рассказать многое. Твоя честность, которая должна бы обезоружить, против моей. Желаешь?
Про двух девчонок оставшихся одних. Еще недавно я спорила с матерью о чем-то, срывая голос, потому что знала, что была права. Я ведь права во всем. И отстаиваю свою точку зрения до последнего. Отстаивала. Сейчас же я готова оказаться неправой во всем на этом клятом свете, лишь бы у нас было с ней еще время, еще один спор, пожелание хорошего дня, что угодно.
Если о четности, то первое время, мне казалось, что я и вовсе осталась одна. Совершенно одна, а все вокруг картонные людишки, которые почему-то продолжили себе жить, как ни в чем не бывало. От того, что не стало двух самых лучших на Земле людей, их мир почем-то не пошатнулся, а мой рухнул и эти руины сейчас догорают. Про честность бы зеркалам, перед которыми я тренировалась изображать вежливую улыбку, тем же самым, перед которыми так часто смывала кровь, иногда свою, иногда чужую, это как повезет.
Я же в глубине души верила, что осталась одна, но заливала эту странную, чумную почти веру, иногда огневиски, но сейчас все чаще дешевым портвейном. Гестия Джонс гордая молодая волшебница, пришедшая просить помощи.
И не будет у нее вовсе никаких оправданий для несчастных родственников. Им они вовсе не нужны, хоть на это направлено каждое их слово. Словно волшебные палочки в руках врагов, того и гляди появится зеленый луч. Или он уже ударил, а она все живет по инерции?..
Но оправдания, они нужны были лишь слабакам. Гес всегда казалось, что Уиллард и Марина смогут понять ее. И что никогда бы аврор не пошла на такой шаг, если бы не была уверена, что это единственное не верное даже, а возможное, что можно сделать для них с Гвеног. Пусть со стороны это больше всего походит на самую великую на свете подлость, но Нэрны. Они ее знали. Единственные кто мог поддержать, кого можно было называть своей семьей.
И губы волшебницы тронет горькая улыбка, больше напоминающая гримасу боли, но родственники вряд ли могут заметить, ведь она практически уткнулась лицом в столешницу и не поднимала головы все то время, что они методично пытались воззвать к ее разуму.
И то, что давило на плечи, наконец, исчезнет, как и гримаса с лица Гес. Она вновь поднимает голову и вздергивает подбородок, она готова к каждому удару.
Она и в этот раз оказалась права, и сейчас какое-то странное торжество, помешанное на злости разливается по венам. Ведь Гестия Джонс действительно осталась совсем одна.
И это не слепая вера, а уверенность, которую вы мне подарили, за что бы поблагодарить, вот только колючий ком в груди не позволяет.
Ты все еще хочешь о честности, Марина? Сомневаюсь.

Больше всего сейчас хочется, забрать Гвеног и покинуть этот гостеприимный домик навсегда. Но не в ее правилах было сбегать, она всегда принимала бой. Вот только что-то подсказывало, что выигравшие тут будут едва ли.
- Достаточно! Хватит о преступлениях, зонтиках и не надо никому рвать душу. Гвеног и без того достаточно пострадала! А я… Это было глупо и недостойно взрослого человека. И чтобы мы и дальше могли смотреть друг другу в глаза, мне стоит это убрать.
Она будет смотреть ровно,  прямо и теперь уже не отведет серьезного взгляда малахитовых глаз. Соберет проклятые пергаменты и уберет в карман. Докажет, что ей вовсе не больно сейчас. Что все эти невысказанные воззвания возымели силу. Раскусили бедную запутавшуюся сиротку и вернули на истинный путь. Ведь что может быть приятней указать дорогу заблудившейся. Вот только что вы на самом деле знаете обо мне? Ах, да, вы же знаете, что я чувствую…
Я бы могла заметить полный отчаяния взгляд Марины, тени, что пролегли под ее глазами. Отголоски неясной тревоги, что порой возникали на улыбчивом лице Уилларда. И мне действительно есть до этого дело, вот только вряд ли сейчас я бы стала интересоваться.
Моих родителей не стало той весенней ночью. Моей семьи не стало сегодня.

How can you fight when you're drowning in the darkness?
…Пройдет всего месяц, когда она снова будет оттирать кровь перед тем самым зеркалом. Чужую. Ей сегодня повезло? Едва ли. Как и той семье, что погибла, всего лишь из-за того, что они решили вместе выбраться за покупками. И это зрелище снова и снова возникало перед глазами…
- Я – сирота, - голос сбивается, чтобы окрепнуть через секунду. – Я – сирота! Чертова сирота!
Она сорвется на отчаянный крик, который в этом доме некому слышать. Потому что Гвеног теперь живет с Уиллардом. В том доме некому кричать и не плакать даже, а выть. В том доме она счастлива.
Этим же вечером Гес снова окажется в порту, вот только ко всей этой безумной компании не пойдет. Те же были слишком увлечены очередной дележкой сомнительных средств, чтобы заметить, как появилась и тут же исчезла их новоявленная соучастница. Джонс же пойдет вдоль воды к тому, кто, кажется, был кукловодом всего, что творилось в этих доках.
- Синеглазый, - произнесет вместо приветствия, а на губах останется морская соль…

Отредактировано Hestia Jones (2016-07-16 20:37:38)

+2


Вы здесь » Momento Amore Non Belli » Прошлое » "Family portrait"


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно