Бродяга рыцарь разменял себя по мелочам,
Пустил свой образ по ветру и сдал коня в аренду.
И больше-больше никогда над раною плеча
Тебе Кармен под хор сирен не пропоет Carmen Horrendum.
И больше не скользить тебе по спальням при луне,
Не бить пращою по судьбе, не возвращаться,
Не пускаться в авантюры.
Всех сил на увертюры хватило лишь,
Но мы не учли, что на войне как на войне.
- Я Думал, - выделяет он, - что значу больше, чем оказалось на деле. Или что какие-то вещи значат больше других. Я ошибся. Девочки всегда растут быстрее мальчиков. - без каких-либо сожалений произносит он, и вдруг продолжает:
- Скажу даже больше, я думал и ошибался так не в первый раз, но ни сейчас, ни тогда, ни когда бы то ни было, даже зная заранее исход, ничего бы не изменил. Считайте меня тряплом или идиотом, но эти самые "вещи" мне, вероятно, важнее комфорта.
Я лишился дела, заниматься которым мечтал с пяти лет, и потерял любимую женщину от одной лишь верности себе. Очевидно, себя я любил больше...
Бродяга-рыцарь растерял себя на виражах,
Завис под низким потолком в бою после обеда.
И ты с судьбой теперь на "вы" и с правдой на ножах,
Тебя воротит от людей и каждый день как день победы.
И застила твоё окно тупая пелена,
И мельницы тебя давно не вдохновляют на
Безумие во имя, и я смотрю твоими на все глазами
И сползаю постепенно ниже дна.
Когда-нибудь мой лучший друг Августус непременно расскажет тебе эту историю. Злоупотребив спиртным на празднике или в одном из тех редких разговоров обо мне, когда он перестанет отшучиваться в ответ на каждый твой вопрос. После долгих душевных метаний: стоит ли выдавать тебе мои секреты, даже желая рассказать тебе обо мне то, чего не поведают другие и то, в чем уж точно никогда не сознаюсь я. Он поведает тебе печальную историю о пареньке, который от собственной гордыни потерял почти все, расплескав себя на яркие глупости, которым был преданно верен.
Пирс с детства мечтал стать хирургом - скажет он, - ...И стал им даже окончив школу волшебства вместо обычной маггловской. Он расскажет тебе, как мне пророчили будущее гениального хирурга, и не без угрызений совести за то, что произносит это за моей спиной, расскажет, что я не мог тем не возгордиться. Только вот всю свою жизнь я был баламутом, независимо от того "перспективным" я был или нет. Я не был приучен, угодив на стул лучше прежнего, прижимать к нему свою задницу крепче, чем раньше, чтобы его не потерять, и тем горд.
Он расскажет тебе, как не поладил я с новым начальством, и как, несмотря на все предостережения враждебно-настроенного руководства, друзей и красавицы жены, продолжал провоцировать большую шишку, отчаянно не желая подчиниться власти. Все угрозы этого типа были более, чем реальны, я это знал. Но безрассудства и честности в Пирсе всегда было больше, чем здравого смысла - улыбнется Пай печально.
Он расскажет, как я исполнил свою лебединую песню, в очередной раз сделав все по-своему и именно так, как делать мне настрого запретили. Расскажет, как огромный госпиталь провожал уволенного молодого хирурга и как враг мой сделал так, что ни одна больница не взяла меня больше на работу.
Он поведает тебе, на каком дне я оказался. Как "перспективный хирург" трудился в крохотной, бесплатной больнице за гроши, за два года вырезав один аппендецит и прооперировав кучу вросших ногтей. И в каком хорошо скрываемом отчаянии, при всем моем человеколюбии, находился я от мысли, что до конца жизни бродяг будет ежедневно выворачивать на мои брюки.
Но сходи Дон Кихот с ума,
Сойди Дон Кихот с ума,
И всем им всем им докажи,
Что их разуму грош цена.
Украдкою в круговерть
Тебя украдет не смерть,
Тебя уничтожит жизнь,
А смерть, что тебе она?
Лицо его невольно искажается от этих воспоминаний, но своим советом сохранить кольцо целительница вырывает его из этого черного омута.
- Я отправил десяток писем Одри Хепберн, но мне все время отвечает какой-то разгневанный мужчина. Может у меня адрес не тот?! - снова весело улыбается он и тянется за бутылкой, чтобы снова наполнить бокалы.
Целители не терпят слова "Врач". Для них это синоним безумца с ножом, не способного исцелять и от беспомощности своей принимающегося резать людей, подобно средневековым врачевателям, увлекавшимся кровопусканиями. Пожалуй, я в этом госпитале единственный, кто зовет себя врачом. Но по иронии судьбы, именно тем "безумцем с ножом" я и был в прошлой своей жизни. А вот ты именно Целительница, рыжая. Не потому что так написано в твоей трудовой. Пиши администрация госпиталя в этих бумажках правду, добрую половину документов не стоило бы детям показывать. Ты спасла Меня.
Но влезай Робин Гуд в их сны,
Кромсай Робин Гуд их сны.
Стратеги обречены,
Когда в их мыслях весна.
Ты примешь смерть от тоски,
В лесные попав тиски,
А вовсе не от войны.
А война что тебе она?
Однажды, в самом начале зарождения официальной части нашего долгого романа, Августус придет к тебе, чтобы поговорить. Он будет с трудом подбирать слова, но в конце концов сможет заставить себя произнести это. Он скажет тебе, что в прошлый раз Ребекка разбила меня на крошечные осколки, и для того, чтобы вновь собраться, мне потребовались долгие годы. Собрав все свое мужество в кулак, он попросит тебя лишь об одной вещи: подумать. Очень хорошо подумать. Если эта история повториться, я боюсь, второй раз он не соберется. - скажет он, так и не решившись сказать за меня самое главное, завуалировав это в туманную фразу "Ты для него очень особенная".
Пай - славный парень и хороший друг. Он, безусловно, заботится обо мне, только не вздумай его слушать. В таких делах никогда нельзя доверять разуму. Рациональность хороша лишь, когда собираешь вещи в дорогу. Никогда не пользуйся ей, когда дело касается материй тоньше, чем то твое очаровательное кружевное белье.
Никогда от меня не отказывайся.
- Меня не было в вашей гостиной, потому что я трус. - улыбается он бодро и почти с гордостью, - Я плохо переношу сырость и не умею ходить по головам - у меня от такой высоты своя начинает кружиться. Чем я не угодил Хаффлпафу, не имею ни малейшего понятия. - Браво, Шерлок! Именно там меня и учили притворяться волшебником.
Нет, я маггл. От лохматой макушки до подошв моих не всегда начищенных ботинок. У меня есть аттестат, подтверждающий, что я умею варить зелья и превращать мышей в чашки, я заведую целым отделением магического госпиталя, ежедневно беседую с нарисованными людьми и превращаю анчоусы обратно в прямоходящих и почти разумных, но волшебство я всегда находил совсем в иных вещах и отступаться от того не намерен.
Бродяга-рыцарь расплескал себя по кабакам,
Не приобрел других врагов в ином подлунном сквере,
Где каждый молится своим придуманным богам,
А ты бы рад, да ты придумал ерунду и не поверил.
И ты с утра готов удрать в дремучие леса,
Но лестницы тебя опять не выпускают
За домашние границы,
И боли в пояснице нас побратали крепче стали,
Крепче брани за глаза.
- Худшие жены - не самый плохой вариант, поверь отвратительному мужу! - весело щурится он, заметно оживляясь и уводя разговор совсем в другое русло, - ...Вся эта система оценки людей по "трем" шаблонам их пригодности в быту унизительна. Жена-кухарка, жена-друг, жена-мама, жена-выгодное приобретение...То же и с мужчинами! Один умеет приколотить полочку в ванной, другой банкир, а у третьего зеленые глаза, которые подходят к новым туфелькам. Я отменяю эту систему и, вообще, брак!
В запале своей бравады он слишком повысил голос, вынудив Дока тявкнуть во сне.
- Волкодав За, нас двое. Мы отменили все матримониальное. - отсалютовав бокалом, он сделал глоток.
Однажды придет и Она. Не намеренно конечно. Вы встретитесь где-то случайно. И она не смолчит. Но она не станет тебя стращать или жаловаться. Не пожелает и удачи. Но, пожалуй, ее слова попадут в цель куда сильнее, чем речи Августа.
- В свои "семнадцать" я не к добру овладел этим мастерством в совершенстве. Отпускать привыкаешь. Особенно тех, за кого следовало бы хвататься изо всех сил. И не потому что рано или поздно кончатся те, кто приходит на место тех, кого ты отпустил. Ты их не знал, может и хорошо, что они не пришли. Сожалеют люди о других.
Однажды я отпущу и тебя. Так и не решившись вступить в эту реку во второй раз. Я говорил, я трус...
- Чудачкой - расплывается он в теплой улыбке и глаза его начинают почти искриться, - ...На меня посмотри! Мой дед любил подшучивать над отцом: "Где ты был, когда Эдвина делала тебе сына? Снова на работе?!" - подражая старческому голосу, шутливо проворчал Пирс, - Я на Нее похож. Мой отец невысокий, крепкий. Русые волосы, голубые глаза. Серьезный. - усмехается Пирс младший, - То есть он веселый, остроумный...Но чудить я научился у Нее.
Она все время выдумывала что-то и шалила, наверное, больше меня. Отец приходил с работы и обнаруживал, что из дома пропала добрая половина мебели, потому что в саду мы построили из нее крепость. Он выходил в сад, и из-за нагромождения кресел, столов и занавесок, выглядывали две головы с одинаковыми озорными глазами. Ужин не был приготовлен и мы ели какие-нибудь бутерброды (делать это нужно было исключительно в крепости), но он никогда не злился. На нее невозможно было злиться. Я никогда не видел, чтобы мои родители спорили, не то что ругались. Только если в шутку.
Она была очень веселой. За обедом мы втроем могли хохотать часами над какой-нибудь шуткой. Кстати, она коллекционировала воздух! У нее была книжная лавочка, больше похожая на музей. Она собирала разные необычные мелочи и воздух в банках из разных мест. Такие крошечные баночки с этикетками, какие клеят на варенье. "Норвич", "Плимут", "Ветер с юга"...
Моя мать ловила ветер в банки, ты все еще удивляешься, в кого я такой?!
Все они будут приходить к тебе, словно духи рождества. Будут открывать тебе новые тайны и сдувать пыль со скелетов из моего гардероба. В надежде предостеречь или даже напугать, заставить взглянуть на все с другой стороны или рассказать что-то, что из моих уст оказалось бы похвальством, хотя скромность никогда не была одним из моих пороков.
Ты только от меня не отказывайся...
Но ищи дон Гуан свое,
Найди дон Гуан свое,
И ей одной посвяти
Последний посмертный том.
Сквозь сердце прогнав копье,
Ты примешь смерть от нее,
А стоит ли или нет
Поймешь как нибудь потом...